18 марта 1921 года навсегда вошло черной датой в историю России. Через три с половиной года после пролетарской революции, провозгласившей главными ценностями нового государства Свободу, Труд, Равенство, Братство, большевики с невиданной при царском режиме жестокостью расправились с одним из первых выступлений трудящихся за свои социальные права.
Кронштадт, посмевший потребовать перевыборов советов — «ввиду того, что настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян» — был залит кровью. В результате карательной экспедиции, возглавляемой Троцким и Тухачевским , было убито более тысячи военных моряков, а 2103 человека расстреляны без суда и следствия спецтрибуналами. В чем же провинились кронштадтцы перед своей «родной Советской властью»?
Ненависть к зажравшейся бюрократии
Не так давно рассекречены все архивные материалы, связанные с «делом о Кронштадтском мятеже». И хотя большинство из них были собраны победившей стороной, непредвзятый исследователь легко поймет, что протестные настроения в Кронштадте обострились в немалой степени из-за откровенного барства и хамства зажравшейся партбюрократии.
В 1921 году экономическая ситуация в стране была тяжелейшей. Трудности понятны - народное хозяйство разрушено гражданской войной и западной интервенцией. Но то, как большевики начали с ними бороться, возмутило большинство рабочих и крестьян, так много отдавших за мечту о социальном государстве. Вместо «партнерских отношений» власть начала создавать так называемые Трудовые армии, которые стали новой формой милитаризации и закабаления.
Перевод рабочих и служащих на положение мобилизованных, дополнился использованием в экономике Красной Армии, которую заставили участвовать в восстановлении транспорта, добыче топлива, погрузочно-разгрузочных работах и других мероприятиях. Политика военного коммунизма достигла кульминации в сельском хозяйстве, когда продразверстка отбила минимальную охоту у крестьянина к выращиванию урожая, который все равно отнимут полностью. Села вымирали, пустели города.
Например, численность жителей Петрограда сократилась с 2 млн 400 тыс. человек в конце 1917 г. до 500 тыс. человек к 1921 году. Количество рабочих на промышленных предприятиях за тот же период уменьшилось с 300 тыс. до 80 тыс. Гигантский размах получило такое явление, как трудовое дезертирство. IX съезд РКП (б) в апреле 1920 года вынужден был даже призвать к созданию из пойманных дезертиров штрафных рабочих команд либо заключать их в концентрационные лагеря. Но эта практика только обострила социальные противоречия. У рабочих и крестьян все чаще возникал повод для недовольства: за что боролись?! Если в 1917 году рабочий получал от «проклятого» царского режима 18 рублей в месяц, то в 1921 году - лишь 21 копейку. При этом стоимость хлеба возросла в несколько тысяч раз - до 2625 рублей за 400 граммов к 1921 году. Правда, работающие получали паек: 400 граммов хлеба в сутки для рабочего и 50 граммов - для представителя интеллигенции. Но в 1921 году резко сократилось число таких счастливчиков: только в Питере было закрыто 93 предприятия, 30 тысяч рабочих из имевшихся к тому времени 80 тысяч оказались безработными, а значит, обреченными вместе с семьями на голодную смерть.
А рядом новая «красная бюрократия» жила сыто и весело, придумав спецпайки и спецоклады, как сейчас это называют современные чинуши, премии за эффективное менеджерство. Особо возмущало военных моряков поведение их «пролетарского» командующего Балтфлотом Федора Раскольникова (настоящая фамилия Ильин) и его молодой жены Ларисы Рейснер , ставшей начальницей культпросвета Балтфлота. «Мы строим новое государство. Мы нужны людям, — откровенно декларировала она. — Наша деятельность созидательная, а потому было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достается людям, стоящим у власти».
Поэт Всеволод Рождественский вспоминал, что когда он пришел к Ларисе Рейснер в квартиру бывшего морского министра Григоровича, которую она занимала, то был поражен обилием предметов и утвари — ковров, картин, экзотических тканей, бронзовых будд, майоликовых блюд, английских книг, флакончиков с французскими духами. И сама хозяйка была облачена в халат, прошитый тяжелыми золотыми нитками. Супруги ни в чем себе не отказывали - автомобиль из императорского гаража, гардероб из Мариинского театра, целый штат прислуги.
Вседозволенность власти особенно будоражила трудящихся и военнослужащих. В конце февраля 1921 года забастовали крупнейшие заводы и фабрики Петрограда. Рабочие требовали не только хлеба и дров, но и свободных выборов в Советы. Демонстрации, по приказу тогдашнего питерского вождя Зиновьева, тут же разогнали, но слухи о событиях дошли до Кронштадта. Моряки отправили в Петроград делегатов, которые были поражены увиденным - фабрики и заводы окружены войсками, активистов арестовывают.
28 февраля 1921 года в Кронштадте на собрании бригады линкоров матросы выступили в защиту Петроградских рабочих. Экипажи потребовали свободы труда и торговли, свободы слова и печати, свободных выборов в Советы. Вместо диктатуры коммунистов - народовластия, вместо назначенных комиссаров - судовые комитеты. Террор ЧК - прекратить. Пусть коммунисты вспомнят, кто делал революцию, кто дал им власть. Теперь пришло время вернуть власть народу.
«Тихие» мятежники
Для поддержания порядка в Кронштадте и организации обороны крепости был создан Временный революционный комитет (ВРК) во главе с матросом Петриченко , помимо которого в комитет вошли его заместитель Яковенко, Архипов (машинный старшина), Тукин (мастер электромеханического завода) и Орешин (заведующий трудовой школой).
Из воззвания Временного революционного комитета (ВРК) Кронштадта: «Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держит нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в состоянии вывести ее из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается. Эти волнения, эти требования - голос всего народа, всех трудящихся».
Однако ВРК дальше этого не пошел, надеясь, что поддержка «всего народа» сама по себе решит все проблемы. Кронштадтские офицеры присоединились к восстанию и советовали немедленно атаковать Ораниенбаум и Петроград, захватить форт «Красная Горка» и район Сестрорецка. Но ни члены ревкома, ни рядовые мятежники не собирались покидать Кронштадт, где они себя чувствовали в безопасности за броней линкоров и бетоном фортов. Их пассивная позиция в последующем и привела к быстрому разгрому.
«Подарок» Х съезду
Поначалу положение Петрограда было почти безнадежным. В городе волнения. Немногочисленный гарнизон деморализован. Штурмовать Кронштадт нечем. В Петроград срочно прибыли председатель Реввоенсовета Лев Троцкий и «победитель Колчака» Михаил Тухачевский. Для штурма Кронштадта немедленно восстанавливают 7-ю армию, разгромившую Юденича. Ее численность доводят до 45 тысяч человек. В полную силу начинает работать отлаженная пропагандистская машина.
Тухачевский, 1927г.
3 марта Петроград и губерния были объявлены на осадном положении. Восстание объявляется заговором недобитых царских генералов. Главным мятежником назначен генерал Козловский - начальник артиллерии Кронштадта. Сотни родственников кронштадтцев стали заложниками ЧК. Только из семьи генерала Козловского схватили 27 человек, включая жену, пятерых детей, дальних родственников и знакомых. Почти все получили лагерные сроки.
генерал Козловский
Рабочим Петрограда срочно увеличили паек, и волнения в городе притихли.
5 марта Михаилу Тухачевскому предписывается «в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте к открытию Х съезда ВКП (б)». 7-ю армию усилили бронепоездами и авиаотрядами. Не доверяя местным полкам, Троцкий вызвал из Гомеля проверенную 27-ю дивизию, назначив дату штурма — 7 марта.
Точно в этот день начался артиллерийский обстрел Кронштадта, а 8 марта части Красной Армии пошли на штурм. Наступающих красноармейцев в атаку гнали заградительные отряды, но и они не помогли - встретив огонь кронштадтских пушек, войска повернули назад. Один батальон сразу перешел на сторону восставших. Но в районе Заводской гавани удалось прорваться небольшому отряду красных. Они дошли до Петровских ворот, но сразу же были окружены и взяты в плен. Первый кронштадтский штурм провалился.
Среди партчинуш началась паника. Ненависть к ним охватила всю страну. Восстание полыхает не только в Кронштадте - крестьянские и казачьи мятежи взрывают Поволжье, Сибирь, Украину, Северный Кавказ. Восставшие громят продотряды, ненавистных большевистских назначенцев изгоняют или расстреливают. Рабочие бастуют даже в Москве. В это время Кронштадт становится центром новой русской революции.
Кровавый штурм
8 марта Ленин сделал закрытый доклад на съезде о неудаче в Кронштадте, назвав мятеж угрозой, во многом превосходящей действия и Юденича, и Корнилова вместе взятых. Вождь предложил откомандировать часть делегатов непосредственно в Кронштадт. Из 1135 человек, съехавшихся на съезд в Москву, в боевые порядки на остров Котлин убыло 279 партработников во главе с К. Ворошиловым и И.Коневым. Также ряд губкомов Центральной России прислал в Кронштадт своих делегатов и добровольцев.
Но в политическом смысле выступление кронштадтцев уже принесло важные изменения. На Х съезде Ленин объявляет Новую Экономическую Политику - разрешены свободная торговля и мелкое частное производство, продразверстку заменили продналогом, но делиться властью большевики ни с кем не собирались.
Со всех концов страны в Петроград потянулись воинские эшелоны. Но два полка Омской стрелковой дивизии взбунтовались: «Не желаем воевать против наших братьев-матросов!» Красноармейцы оставили позиции и устремились по шоссе на Петергоф.
На подавление мятежа были брошены красные курсанты 16 петроградских военных вузов. Беглецов окружили и заставили сложить оружие. Для наведения порядка особые отделы в войсках усилили петроградскими чекистами. Особые отделы Южной группы войск работали не покладая рук - ненадежные части разоружали, сотни красноармейцев арестовывали. 14 марта 1921 года было расстреляно перед строем для острастки других 40 красноармейцев, 15 марта - еще 33. Остальных построили и заставили кричать «Даешь Кронштадт!»
16 марта в Москве заканчивался съезд ВКП(б), артиллерия Тухачевского начала артподготовку. Когда окончательно стемнело, обстрел прекратился, а в 2 часа ночи пехота в полной тишине походными колоннами двинулась по льду залива. Вслед за первым эшелоном с выдержанным интервалом пошел второй, потом третий, резервный.
Гарнизон Кронштадта отчаянно оборонялся — улицы были пересечены колючей проволокой и баррикадами. Прицельный огонь велся с чердаков, а когда цепи красноармейцев подходили вплотную, оживали пулеметы в подвалах. Нередко мятежники переходили в контратаки. К пяти часам вечера 17 марта атакующие были выбиты из города. И тогда через лед был брошен последний резерв штурма — конница, которая изрубила в капусту опьяненных призраком победы матросов. 18 марта восставшая крепость пала.
Красные войска вступили в Кронштадт как во вражеский город. Той же ночью, без суда было расстреляно 400 человек, наутро начали работу ревтрибуналы. Комендантом крепости стал бывший балтийский матрос Дыбенко. За время его «правления» были расстреляны 2103 человека, а шесть с половиной тысяч - отправлены в лагеря. За это он получил свою первую боевую награду - орден Красного Знамени. А через несколько лет был расстрелян той же властью за связи с Троцким и Тухачевским.
Особенности восстания
Фактически мятеж подняла только часть матросов, позже к мятежникам присоединились гарнизоны нескольких фортов и отдельные обыватели из города. Единства настроений не было, если бы весь гарнизон поддерживал восставших, подавить восстание в мощнейшей крепости было бы намного труднее и пролилось бы больше крови. Матросы Революционного комитета не доверяли гарнизонам фортов, так на форт «Риф» было направлено — свыше 900 человек, на «Тотлебен» и «Обручев» по 400. Комендант форта «Тотлебен» Георгий Лангемак, будущий главный инженер РНИИ и один из «отцов» «Катюши», категорически отказался подчиняться ревкому, за что был арестован и приговорен к расстрелу.
Требования восставших были чистейшей воды дурью и не могли быть выполнены в условиях только, что закончившейся Гражданской войны и Интервенции. Скажем лозунг «Советы без коммунистов»: Коммунисты составляли почти весь Госаппарат, костяк Красной Армии (400 тыс. из 5,5 млн. человек), командный состав РККА на 66% из выпускников курсов краскомов из рабочих и крестьян, соответствующе обработанных коммунистической пропагандой. Без этого корпуса управленцев, Россия бы опять ухнула в бездну новой Гражданской войны и началась бы Интервенция осколков белого движения (только в Турции дислоцировалась 60-тысячная Русская армия барона Врангеля, состоявшая из опытных бойцов, которым терять было уже нечего). По границам располагались молодые государства, Польша, Финляндия, Эстония, которые были не прочь оттяпать еще русой землицы. Их бы поддержали «союзники» России по Антанте.
Кто будет брать власть, кто и как будет руководить страной, откуда взять продовольствие и т.д. — найти ответы в наивных и безответственных резолюциях и требованиях восставших невозможно.
На палубе линкора "Петропавловск" после подавления мятежа. На переднем плане - пробоина от крупнокалиберного снаряда.
Восставшие были бездарными командирами, в военном отношении, и не использовали всех возможностей для обороны (наверное, и Слава Богу - а то крови пролилось бы намного больше). Так, генерал-майор Козловский командующий кронштадтской артиллерией и ряд других военспецов сразу же предложили Ревкому атаковать части Красной Армии на обеих сторонах залива, в частности, захватить форт «Красная Горка» и район Сестрорецка. Но ни члены ревкома, ни рядовые мятежники не собирались покидать Кронштадт, где они себя чувствовали в безопасности за броней линкоров и бетоном фортов. Их пассивная позиция и привела к быстрому разгрому.
За время боев мощная артиллерия линкоров и фортов, контролируемых мятежниками, не была использована на полную мощь и не нанесла особых потерь большевикам.
Военное руководство Красной Армии, Тухачевский, также действовало не удовлетворительно. Если бы восставшими руководили опытные командиры, штурм Крепости бы был провален, а штурмующие умылись кровью.
Обе стороны не стеснялись лгать. Восставшие выпустили первый номер «Известий Временного революционного комитета», где главной «новостью» говорили, что «В Петрограде всеобщее восстание». На деле в Петрограде волнения на заводах пошла на убыль, некоторые корабли, стоявшие в Петрограде, и часть гарнизона колебались и занимали нейтральную позицию. Подавляющее большинство солдат и матросов поддержало правительство.
Зиновьев же врал, что в Кронштадт проникли белогвардейские и английские агенты, которые швырялись золотом налево и направо, а мятеж поднял генерал Козловский.
- «Героическое» руководство Кронштадтского Ревкома во главе с Петриченко, поняв, что шутки кончились, еще в 5 часов утра 17 марта на автомобиле уехало по льду залива в Финляндию. Вслед за ними ринулась толпа простых матросов и солдат.
Итогом стало ослабление позиций Троцкого-Бронштейна: начало Новой Экономической политики автоматические отодвинуло позиции Троцкого на второй план и полностью дискредитировало его планы милитаризации экономики страны. Март 1921 года стал переломным моментом в нашей истории. Началось восстановление государственности и экономики, попытка ввергнуть Россию в новую Смуту была пресечена.
Реабилитация
В 1994 году все участники Кронштадтского восстания были реабилитированы, а на Якорной площади города-крепости им установлен памятник.
Печатный аналог: Шишкин В.И. Западно-Сибирский мятеж 1921 года: историография вопроса. // Гражданская война на востоке России. Проблемы истории.: Бахрушинские чтения 2001 г.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина; Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2001 C. 137175
Гражданская война в России прошла несколько этапов, отличавшихся друг от друга масштабами, составом руководителей и рядовых участников противоборствовавших сил, целями и задачами, формами и методами, накалом и промежуточными результатами борьбы. Одной из отличительных черт заключительной фазы гражданской войны, датируемой концом 19201922 г., было резкое возрастание размеров и, соответственно, роли в антикоммунистическом сопротивлении вооруженных мятежей. Самым крупным из них как по численности участников, так и территориально явилось Западно-Сибирское восстание.
Начавшись в конце января 1921 г. в северо-восточном районе Ишимского уезда Тюменской губ., восстание в короткий срок охватило большинство волостей Ишимского, Ялуторовского, Тобольского, Тюменского, Березовского и Сургутского уездов Тюменской губ., Тарского, Тюкалинского, Петропавловского и Кокчетавского уездов Омской губ., Курганского уезда Челябинской губ., восточные районы Камышловского и Шадринского уездов Екатеринбургской губ. Кроме того, оно затронуло пять северных волостей Туринского уезда Тюменской губ., отозвалось волнениями в Атбасарском и Акмолинском уездах Омской губ. Весной 1921 г. повстанческие отряды оперировали на огромной территории от Обдорска (ныне Салехард) на севере до Каркаралинска на юге, от станции Тугулым на западе до Сургута на востоке.
Мемуаристы и историки по-разному определяли количество участников Западно-Сибирского мятежа. В литературе можно встретить цифры от 30 до 150 тыс. человек. Но если даже ориентироваться на меньшую из них, то и в этом случае численность западносибирских мятежников превышала количество тамбовских («антоновцы») и кронштадтских повстанцев. Другими словами, можно утверждать, что Западно-Сибирское восстание было самым крупным антиправительственным выступлением за все время коммунистического правления в России.
О силе западносибирских мятежников и опасности, которую они представляли для коммунистического режима в России, можно судить хотя бы по тому, что в феврале 1921 г. повстанцы на три недели парализовали движение по обеим линиям Транссибирской железнодорожной магистрали, а в период наибольшей активности захватывали такие уездные центры, как Петропавловск, Тобольск, Кокчетав, Березов, Сургут и Каркаралинск, вели бои за Ишим, угрожали Кургану и Ялуторовску.
В свою очередь общее количество бойцов и командиров регулярных частей Красной армии и иррегулярных коммунистических формирований, принявших участие в подавлении Западно-Сибирского мятежа, приближалось к численности полевой советской армии. Боевые действия, которые велись в феврале апреле 1921 г. на охваченной этим восстанием территории, по масштабам и военно-политическим результатам вполне можно приравнять к крупной армейской операции времен гражданской войны.
К настоящему времени имеется довольно значительный пласт мемуарной и исследовательской литературы как специальной, так и близкой по тематике, в которой история Западно-Сибирского мятежа нашла свое отражение. Эта литература создавалась в разное время, отличавшееся политико-идеологическими условиями научной деятельности, с различных методологических позиций. Как следствие, в публикациях появилось много не только не совпадающих, но даже и прямо противоположных точек зрения. Все это побуждает к историографической саморефлексии с целью выявления и отделения крупиц истинного знания от всего остального, неизбежно сопутствующего исследовательскому процессу, определения новых перспективных направлений работы, формулировки актуальных задач и оптимальных путей их решения.
К сожалению, уже имеющиеся историографические публикации по данной теме по многим причинам не отвечают этим требованиям . Первые три из них, опубликованные около четверти века тому назад, не охватывают основного корпуса специальной литературы, вышедшей в свет в последнее десятилетие. К тому же они устарели в методологическом отношении, а высказанные в них оценки требуют существенной корректировки. Что же касается историографических публикаций И. В. Скипиной, то они представляют «образец» научной недобросовестности и профессиональной некомпетентности. Настоящая статья призвана восполнить выявленный пробел.
Несмотря на масштабность и общероссийскую значимость Западно-Сибирского мятежа, советская историография не относила его в отличие от «махновщины» на Украине, «антоновщины» в Тамбовской губ. или событий в Кронштадте к числу приоритетных проблем гражданской войны. Напротив, Западно-Сибирское восстание изучалось крайне слабо и фрагментарно. По количеству специальных публикаций оно явно уступало таким типологически тождественным, но не столь масштабным явлениям, какими были украинская «махновщина» или тамбовская «антоновщина». В справедливости этого утверждения легко убедиться, проанализировав, прежде всего, численность и характер мемуарных и исследовательских изданий, посвященных Западно-Сибирскому восстанию.
К началу 1990-х годов их количество составляло всего около двух десятков названий разного жанра и объема (преимущественно тезисов и мелких статей), опубликованных в основном в три этапа: 1920-е начало 1930-х годов , начало 1950-х середина 1970-х годов и период перестройки . Самыми значительными из них как по объему, так и по количеству рассмотренных проблем, по использованной источниковой базе, по полноте описания конкретных событий были небольшие монографии М. А. Богданова и К. Я. Лагунова .
Весьма примечателен также тот факт, что почти за три четверти века о Западно-Сибирском восстании появилась только одна документальная публикация по частному вопросу , несмотря на наличие огромного корпуса хорошо сохранившихся архивных источников.
Правда, Западно-Сибирский мятеж так или иначе попутно освещался в значительном количестве книг и статей, посвященных смежной проблематике и выполненных как в региональных , так и в общероссийских территориальных рамках . Однако большинство авторов этих публикаций (кроме В. К. Григорьева, В. И. Шишкина и Ю. А. Щетинова) не работало самостоятельно с ключевыми источниками по теме исследования, а основывало свои суждения преимущественно на публикациях предшественников, дополненных архивными или газетными данными случайного характера, игравшими иллюстративную роль.
Последнее обстоятельство предопределило скудность новой эмпирической информации в указанных работах, обилие фактических ошибок и, как следствие, вторичный характер большинства высказанных в них оценок. Это позволяет практически без ущерба для дела исключить названные публикации из предмета историографического анализа. Хотя необходимо отметить, что в трансляции и закреплении сложившихся представлений они сыграли заметную роль.
Структура исследовательской проблематики истории Западно-Сибирского мятежа в советской историографии долгое время оставалась слабо разработанной и дифференцированной. До начала 1990-х годов мемуаристы и историки ограничивались освещением весьма узкого круга вопросов, причем редко какой из них анализировался специально. В большинстве случаев свое понимание той или иной проблемы авторы излагали в общем контексте описания мятежа в целом или его отдельных очагов (например, в Ишимском, Курганском или Петропавловском уездах, на Тобольском севере или в Нарымском крае). Такой подход не способствовал постановке новых научных проблем и, соответственно, разработке концепции изучаемого явления.
Основное внимание мемуаристов и исследователей концентрировалось на освещении социально-политических причин восстания, состава его руководителей и участников, классового характера и политической направленности повстанческого движения, хода боевых действий обеих сторон и непосредственных результатов мятежа. Причем акцент явно делался на освещении военной стороны события, тогда как многие проблемы, раскрывающие социально-политическое и идейное содержание восстания, не рассматривались совсем либо упоминались вскользь. Например, совершенно вне поля зрения историков оставались демографические, моральные, психологические аспекты события, вопросы о взаимоотношениях повстанцев и местного населения, об участии и роли органов ВЧК, революционных и военно-революционных трибуналов в подавлении восстания, о долгосрочных последствиях мятежа. Советские историки никогда не работали на уровне персоналий, без «выхода» на который нельзя рассчитывать ни на полноту воссоздания картины такого события, ни тем более на глубину его осмысления. Введенный исследователями в научный оборот фактический материал, составляющий главную ценность любого исторического сочинения, в текстах занимал подчиненное место, явно уступая по объему ритуальным рассуждениям, почерпнутым со страниц «Краткого курса истории ВКП(б)» и дублировавших его многочисленных пропагандистских изданий.
Несмотря на разногласия по отдельным вопросам, имевшиеся среди мемуаристов и исследователей, к началу 1960-х годов в советской историографии сложилась довольно стройная и непротиворечивая концепция, объяснявшая происхождение, динамику и итоги Западно-Сибирского восстания. В развернутом виде она прозвучала в монографии М. А. Богданова, а в сжатом в специальной статье, опубликованной в энциклопедии «Гражданская война и интервенция в СССР» .
Основные причины Западно-Сибирского мятежа советские мемуаристы и историки видели в слабости местных органов так называемой диктатуры пролетариата, зажиточности сибирского крестьянства и высоком удельном весе в его составе кулачества, организационно-политической деятельности контрреволюционных сил, якобы создавших подпольный Сибирский крестьянский союз, а также в отступлениях от классового принципа и нарушениях революционной законности при проведении продразверстки. Причем решающую роль мемуаристы и исследователи, начиная с секретаря ЦК РКП(б) Е. М. Ярославского и руководителя полномочного представительства ВЧК по Сибири И. П. Павлуновского, почти всегда отводили идейно-политической и организационной деятельности Сибирского крестьянского союза, называвшегося ими детищем партии эсеров.
Заметим, что, как правило, эти же факторы, за исключением двух последних, указывались советскими историками при объяснении причин возникновения других восстаний, происходивших в Сибири в 19201922 гг. Тем самым специфика Западно-Сибирского мятежа 1921 г. выявлялась недостаточно, что противоречило принципу историзма. Конкретный эмпирический материал, на который мемуаристы и исследователи ссылались при доказательстве существования на территории Тюменской губ. и смежных с ней уездов ячеек Сибирского крестьянского союза и ведущей роли в нем партии эсеров, был исключительно узким, имел главным образом чекистское происхождение и абсолютно не подвергался проверке на фактическую достоверность, а воспринимался некритически. Как следствие такого отношения к источникам, в научный оборот были введены недостоверные данные о наличии на территории Тюменской губ. подпольных белогвардейских организаций корнета С. Г. Лобанова в Тюмени и С. Долганева в Тобольске, ликвидированных чекистами в начальный период восстания.
Относительно причин Западно-Сибирского мятежа серьезные разногласия в среде советских мемуаристов и исследователей имелись в трактовке только двух вопросов. Первый из них роль Сибирского крестьянского союза. Еще в начале 1920-х годов особую позицию по этому поводу сформулировал П. Е. Померанцев. Профессиональный историк и коммунист, работавший в годы гражданской войны сначала сотрудником Реввоенсовета 5-й армии, а затем начальником историко-информационного отделения штаба помощника Главнокомандующего всеми вооруженными силами республики по Сибири, Померанцев имел доступ практически ко всей военно-оперативной информации, за исключением части чекистской, и очень хорошо представлял предысторию и ход мятежа . На основании имевшихся в его распоряжении источников Померанцев пришел к заключению, что Сибирский крестьянский союз не оказал сколько-нибудь существенного воздействия на возникновение Западно-Сибирского восстания, поскольку сам находился в стадии становления. По мнению Померанцева, Союз не являлся массовой крестьянской организацией, так как крестьянство оставалось лишь «объектом его провокации» .
Другой вопрос, вызвавший разногласия среди историков, это истоки и природа политического недовольства сибирских крестьян накануне мятежа. Померанцев считал восстания 1920 начала 1921 г. в Сибири анархическим протестом всего крестьянства против политики военного коммунизма. И. П. Павлуновский видел в Западно-Сибирском мятеже проявление нового мелкобуржуазного типа контрреволюции, возникшего после разгрома главных вооруженных сил белогвардейцев. М. Я. Беляшов, М. А. Богданов, В. К. Григорьев и Ю. А. Щетинов возникновение недовольства местного крестьянства связывали исключительно с отступлениями от классового принципа и нарушениями революционной законности при проведении продразверстки. Ряд других исследователей указывали причины более глубокого и общего порядка. Например, Ю. А. Поляков и И. Я. Трифонов главным называли кризис политики военного коммунизма, а В. И. Шишкин еще и недовольство всего крестьянства советской властью как носительницей этой политики.
По вопросу о социальном составе участников Западно-Сибирского мятежа в советской историографии существовал большой разброс мнений: от «чисто крестьянского» (П. Е. Померанцев , П. И. Павлуновский) до «чисто белогвардейско-кулацкого» (К. Хейфец, П. Сидоров, И. Т. Белимов), а между ними различные комбинации из указанных выше социально-политических сил. Столь значительные расхождения в оценках являлись отражением ряда факторов: плохого знания большинством мемуаристов и историков фактической стороны событий, низким уровнем профессиональной подготовки одних, строгой ориентацией на догматические установки, сформулированные в «Кратком курсе истории ВКП(б)», других. Показательно, что даже ленинская оценка мелкобуржуазной стихии как главной опасности для диктатуры пролетариата после ликвидации основных белогвардейских фронтов большинством исследователей так и не была воспринята. По сути дела, встав на позиции «Краткого курса истории ВКП(б)», они ленинской точке зрения скрыто оппонировали.
Большинство советских мемуаристов и историков движущей силой Западно-Сибирского мятежа считало местное кулачество и остатки колчаковцев. Что же касается трудящегося крестьянства, то его частичное участие в восстании большинство авторов признавало, но объясняло исключительно привходящими обстоятельствами: принуждением со стороны повстанческого руководства, экономической зависимостью бедноты от кулаков или политической несознательностью бедняков и середняков. Приведем в качестве примера мнение М. А. Богданова, которое было довольно типичным. «Костяк армии мятежников, утверждал Богданов, составляло местное кулачество. Командные должности замещались колчаковскими офицерами. В основной же массе она представляла собой сборище дезертиров и насильно мобилизованных или временно поддавшихся на удочку кулацкой агитации крестьян» . Правда, материал, который мемуаристы и историки использовали для доказательства такой точки зрения, был мизерным по объему, в основном локальным по масштабам и периферийным по месту. Он не убеждал читателя в правильности таких выводов.
Советская историография, как правило, квалифицировала Западно-Сибирский мятеж как белогвардейско-кулацкий или эсеро-кулацкий по руководству и характеру, антисоветский по политической направленности. Все эти утверждения были слабо фундированы фактическими данными. Доказательство белогвардейско(-эсеро)-кулацкой сущности Западно-Сибирского восстания осуществлялось при помощи нехитрого приема, когда анализ конкретных фактов подменялся рассуждениями об объективной роли, которую рядовые мятежники якобы играли в качестве союзников кулаков и белогвардейцев. Наличие у повстанцев лозунга «За советы без коммунистов» в принципе признавалось, однако изначально в объяснении этого явления советские историки послушно следовали в фарватере ленинских оценок. Выдвижение этого лозунга они считали тактическим маневром руководителей мятежа, стремившихся таким образом скрыть истинные реставраторские намерения, и оценивали как «провокационную формулу», а созданные мятежниками советы квалифицировали как «органы прикрытия контрреволюции» .
Лишь в статьях В. И. Шишкина по вопросу о социальной природе Западно-Сибирского и ряда других восстаний начала 1921 г. была изложена иная точка зрения. В них утверждалось, что эти мятежи имели «массовый крестьянский характер», а выдвижение повстанцами лозунга «За советы без коммунистов» связывалось с кризисом всей советской политической системы, разразившимся на рубеже 19201921 гг. Однако эти положения высказывались Шишкиным в самом общем виде, не были подкреплены фактическим материалом и не нашли развития в последующих работах автора.
В публикациях И. П. Павлуновского, П. Е. Померанцева и М. А. Богданова обсуждались вопросы о политической и военной организации мятежников, о взаимоотношениях в повстанческой среде, о политической и военной организации мятежников. Все названные авторы считали, что повстанцы были организованы в военном отношении, для чего, по мнению Померанцева и Богданова, они прибегли к помощи военных специалистов из числа членов Сибирского крестьянского союза, но не имели единой политической организации. В объяснении последнего обстоятельства взгляды Павлуновского, Померанцева и Богданова разошлись. Павлуновский утверждал, что этому помешали органы ВЧК, которые в конце 1920 начале 1921 г. разгромили Сибирский крестьянский союз . Померанцев полагал, что это произошло главным образом по причине непринятия повстанцами программы Сибирского крестьянского союза, а Богданов объяснял такую ситуацию успешными операциями органов ВЧК и действиями войск Красной армии, не позволившими мятежникам создать единого руководящего органа власти .
Относительно много внимания в сочинениях советских мемуаристов и историков уделялось описанию внешней стороны военных событий. Ими были выявлены главные очаги мятежа и примерно определена численность повстанцев в этих районах, поименно названы некоторые руководители восстания, даны сведения о частях Красной армии, принимавших участие в подавлении мятежа, названы главные военные операции советских войск, приведены потери сторон в ряде боев. В советской литературе последовательно проводилась мысль о том, что мятежники были хорошо организованы и вооружены. В частности, Богданов утверждал, что «весь район мятежа был разбит на 4 фронта», что руководили штабами, командовали фронтами и армиями бывшие царские и колчаковские офицеры, что едва ли не половина рядовых повстанцев имела на вооружении винтовки . В статье М. Я. Беляшова, бывшего в 1921 г. секретарем Макушинского райкома РКП(б), эта картина была дополнена не соответствующей действительности информацией о наличии у некоего полковника Сватоша регулярной радиосвязи с белогвардейским заговорщическим центром в Архангельске, а через него «с англо-американскими империалистами» .
Однако подход к освещению даже вопросов военно-боевого характера в советской историографии отличался тенденциозностью. Действия мятежников изображались в ней исключительно негативно и квалифицировались как политический и уголовный бандитизм, для чего, как правило, использовалась отнюдь не научная лексика. Авторы концентрировали внимание в основном на терроре повстанцев против коммунистов и советских активистов, разграблении ссыпных пунктов и колхозов, разрушении линии железной дороги и средств связи. Что же касается «красной» стороны, то ее действия освещались и интерпретировались исключительно в позитивном ключе. Показывалось героическое поведение коммунистов и красноармейцев в боях, их гуманность по отношению к мирному населению и пленным повстанцам .
Столь же односторонне и декларативно изображались в советской литературе отношение мирных жителей к восстанию и взаимоотношения мятежников с местным населением. Например, М. А. Богданов утверждал, что восстание вызвало «глубокое возмущение» большинства трудящегося крестьянства и с самого начала осуждалось им. Более того, Богданов заявлял, что основные массы трудового крестьянства «принимали активное участие в ликвидации кулацко-эсеровского мятежа» . Однако приведенные автором единичные примеры говорили не впользу, а против его точки зрения.
В работах советских историков много внимания уделялось освещению деятельности коммунистов по организации разгрома мятежа, подчеркивалась важная роль, которую сыграли в ликвидации повстанческого движения меры политического характера, предпринятые коммунистической партией и советской властью. В ряду последних решающее значение безоговорочно отводилось решениям X съезда РКП(б) о замене разверстки продналогом, которое называлось главным средством, способствовавшим нормализации политической ситуации в западносибирской деревне. Причем перелом в настроении той части среднего крестьянства, которая приняла участие в мятеже, датировался уже мартом 1921 г. Однако оба тезиса звучали исключительно декларативно, поскольку реальные процессы, происходившие на селе летом осенью 1921 г., мемуаристы и историки практически не освещали, завершая изложение событий освобождением от повстанцев Сургута, Березова и Обдорска.
Советская историография признавала Западно-Сибирский мятеж самым крупным контрреволюционным вооруженным выступлением начала 1920-х годов, имевшим широкую социальную базу в лице мощного сибирского кулачества и остатков колчаковщины. Его главное значение историки видели в опасности, созданной трехнедельным перерывом железнодорожного сообщения между центральной Россией и Зауральем, который, в свою очередь, привел к лишению советской власти возможности получать хлеб из Сибири, являвшейся тогда наряду с Северным Кавказом главным источником продовольствия. На этом основании М. А. Богданов даже утверждал, что Западно-Сибирское восстание представляло для советской власти гораздо большую угрозу, чем «антоновщина», «сапожковщина» или «махновщина» . Правда, этот тезис вызвал возражение со стороны И. Я. Трифонова и не получил поддержки других исследователей.
В то же время в советской литературе совершенно безосновательно акцентировалось внимание на том, что Западно-Сибирский мятеж являлся одним из звеньев в цепи других антикоммунистических вооруженных выступлений, поразивших различные районы советской республики. Богданов даже писал о вероятности использования Западно-Сибирского восстания для «вооруженного вмешательства империалистических держав» в одном случае и о возможности «вмешательства иностранных империалистов с целью грабежа Севера и оказания помощи мятежникам оружием и боеприпасами через Обскую губу» в другом . Причем в последнем случае Богданов некритически воспроизвел позицию председателя Тюменской губчека П. И. Студитова, подвергнутую в марте 1921 г. резкой критике со стороны центрального военного руководства как абсолютно беспочвенную.
При анализе итогов мятежа советские историки ограничивались указанием на людские и материальные потери сторонников коммунистической власти, на разрушение сельского партийно-советского аппарата, сокращение абсолютной численности и удельного веса кулацко-зажиточных элементов в составе местного крестьянства. Вопрос о людских потерях, которые понесли повстанцы и мирное население, о политике властей по отношению к участникам восстания, о судьбах оставшихся в живых участников мятежа и членов их семей, а также поддерживавшего повстанцев населения в литературе даже не ставился.
Следовательно, можно утверждать, что в советской историографии имелась довольно простая и в значительной мере стандартная социологическая схема, с марксистских классовых позиций объяснявшая происхождение, природу и итоги Западно-Сибирского мятежа. Она базировалась на ограниченном количестве источников, отражавших это событие только с точки зрения коммунистических властей, и хорошо вписывалась в контекст советской историографии гражданской войны в России. Но в ней недоставало главного: правды жизни во всем ее богатстве и противоречивости. И особенно, конечно, недоставало людей с их интересами, поступками, настроениями, сомнениями, ожиданиями, страхами и надеждами, которые и создают неповторимый колорит любого исторического события.
Объясняя наличие в советской историографии крупных пробелов и тенденциозных интерпретаций многих проблем отечественной истории, современные исследователи, как правило, первоочередную и главную причину такого удручающего положения склонны были видеть в недоступности необходимых источников и лишь затем в индивидуальной научной квалификации, методологической зашоренности, в наличии внешней и внутренней цензуры.
Видимо, общего правильного ответа на данный вопрос не существует. Скорее наоборот: в каждом конкретном случае он должен быть и будет различным. В данном случае представляет интерес проведенный нами анализ архивных листов использования, заполненных главным советским исследователем Западно-Сибирского мятежа М. А. Богдановым. Этот анализ свидетельствует о том, что историк в конце 1950-х годов имел доступ и был знаком практически со всеми ключевыми документами мятежников, партийно-советских, военных, чекистских и ревтрибунальских органов, хранившимися в бывшем Центральном государственном архиве Советской Армии (ныне Российский государственный военный архив), в архивах Новосибирска, Омска и Тюмени. Следовательно, первоочередным барьером, который не смог преодолеть Богданов, были интеллектуальные ограничения, поставленные марксистско-ленинской методологией с ее классовым подходом, а вовсе не дефицит источников. В результате доступный исследователю фактический материал, довольно хорошо отражавший богатство жизненных связей, противоречий и коллизий, не был воспринят им во всей его полноте. Богданов его частично просто проигнорировал, частично загнал в прокрустово ложе классовой схемы.
Что же касается зарубежной литературы, то история Западно-Сибирского мятежа освещалась в ней скупо. Заслуживают внимания, пожалуй, только две работы. Первая из них это небольшие по объему воспоминания некоего П. Турханского, который во время восстания сидел в тюрьме Тюменской губчека и в качестве источника информации использовал обильно циркулировавшие тогда и после его подавления слухи.
Турханский утверждал, что на вопрос о том, кто был инициатором восстания, ответить трудно, поскольку «крестьяне держались очень осторожно, и ни одна губчека не предвидела, что готовится» . Тем не менее мемуарист склонялся к тому, что мятеж возник стихийно и распространялся стремительно, почти в один день охватив всю бывшую Тобольскую губ. Он полагал, что почти все сельское население восстало добровольно, а возглавляли повстанцев солдаты-фронтовики. «В руководстве восстанием, по мнению Турханского, офицеры участия не принимали»27. Однако он упомянул о раскрытии чекистами офицерского заговора в Тюмени, в который оказались вовлечены сотрудники местной губчека. Мемуарист считал, что у восставших не было единого руководящего центра. В статье Турханского конкретно был назван только один орган повстанческой власти, созданный в Тобольске. Но как наименование такового (Временное Северное Сибирское правительство), так и сроки его существования (34 месяца) были указаны неверно.
Характеризуя настроения и поведение повстанцев, Турханский ограничился указанием на развязанный ими в деревне антикоммунистический террор и на антиеврейские погромы, на повсеместную замену на контролируемой мятежниками местности волисполкомов советов дореволюционными волостными правлениями. Он отметил переход на сторону мятежников ряда красноармейских частей, в том числе с артиллерийскими орудиями, и обратил внимание на недоверие к перебежчикам со стороны повстанцев, утверждая, что последние убивали всех перешедших к ним красноармейцев, кроме тех, кто имел нательные кресты. Турханский писал, что «красная» сторона развязала против мятежников жестокий террор, расстреливая каждого пятого, включая детей и женщин. Ликвидацию мятежа мемуарист датировал весной 1921 г., объясняя ее тем, что «с наступлением весны крестьян потянуло к земле» .
Второй является монография М. С. Френкина, посвященная крестьянским восстаниям в советской России периода гражданской войны . Ее автор не имел доступа к архивам и газетам, находившимся в СССР, а базировался исключительно на опубликованные источники, мемуары, исследования советских и зарубежных историков. Однако даже этот небольшой круг источников и литературы Френкин не смог критически проанализировать, грамотно структурировать и обобщить. В результате его книга оказалась богато насыщена ошибками фактического и концептуального характера.
Назовем только главную из них. По сути дела ключевую роль на всех этапах Западно-Сибирского восстания от его возникновения до поражения М. С. Френкин отводил деятельности Сибирского крестьянского союза. Работу этого Союза историк считал решающей причиной возникновения мятежа, утверждая, что особенно широкая сеть ячеек Союза была создана в Тюменской, Алтайской и Омской губ., а также в Курганском уезде Челябинской губ. Исследователь писал, что Сибирский крестьянский союз вносил «определенное организационное начало в крестьянское движение всей этой колоссальной территории», «сыграл крупнейшую организационную роль в проведении Западно-Сибирского восстания» . В «незрелости» и ошибочной тактике Сибирского крестьянского союза Френкин видел одну из главных причин поражения западносибирских повстанцев. Он заявлял, что Союз «запоздал с восстанием, в то время когда (так в тексте. В. Ш. ) предпосылки для него созрели уже в феврале 1920 г., когда сложившаяся политическая обстановка была более благоприятной для восстания и несравненно сложней для Советского правительства» . Между тем, как хорошо известно даже по чекистским публикациям, в феврале 1920 г. никакого Сибирского крестьянского союза не существовало.
Френкин считал, что, несмотря на военные и организационные успехи западносибирских повстанцев, их поражение было предопределено. Свою позицию исследователь аргументировал сложившейся военно-политической обстановкой и огромным перевесом сил у советской власти. «Они восстали слишком поздно, писал историк, когда большевики победоносно завершили гражданскую войну в борьбе с главным противником, располагали огромной армией и сумели разгромить Кронштадтское восстание в марте 1921 г.» .
Перестройка и гласность спровоцировали общественный интерес к истории Западно-Сибирского мятежа, облегчили историкам доступ к ранее засекреченным источникам по теме исследования, позволили высказываться без оглядки на коммунистическую цензуру. Однако изучение Западно-Сибирского мятежа по-прежнему отставало от исследования «махновщины» , «антоновщины» и Кронштадтского восстания . Хуже того, в начале 1990-х годов общественный интерес к истории этого драматического события взялись удовлетворять люди, профессионально плохо подготовленные для решения столь сложной задачи, никогда не занимавшиеся изучением Западно-Сибирского восстания, не знавшие не только новых, но и старых источников по данной теме. В результате появились тезисы, газетные и журнальные статьи С. Новикова, В. А. Шулдякова и А. А. Штырбула , повторявшие основные положения коммунистической концепции, изложенной раньше в публикациях Т. Д. Корушина, И. Т. Белимова и М. А. Богданова, но выдававшиеся за новое слово исторической науки.
Тем не менее рубеж 19801990-х годов ознаменовался первыми плодотворными попытками переосмысления отдельных эпизодов Западно-Сибирского восстания. Начало этому процессу положили публикации К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина, написанные с использованием ряда источников, хранившихся в архиве управления Федеральной службы безопасности по Тюменской области, а также документальная публикация Т. Б. Митропольской и О. В. Павлович. В названных работах был введен в научный оборот новый фактический материал о событиях кануна и начала мятежа в Тюменской губ. и в Кокчетавском уезде Омской губ., внесены частичные коррективы в имевшуюся концепцию Западно-Сибирского мятежа.
Принципиально важно, что в работах К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина было впервые открыто заявлено, что дело о подпольной организации С. Г. Лобанова в Тюмени являлось ничем иным, как чекистской фальсификацией, осуществленной для того, чтобы перенести ответственность за возникновение широкомасштабного мятежа на контрреволюцию и тем самым хотя бы частично оправдаться перед центральными властями. В результате исследователями был поставлен под сомнение принципиальный вывод советской историографии о наличии контрреволюционного подполья в качестве важнейшей причины Западно-Сибирского восстания.
Большой новый фактический материал, характеризующий политическую обстановку в Тюменской губ. осенью зимой 1920 г., был приведен К. Я. Лагуновым. В его публикациях впервые дана картина того насилия, которое учинили продработники в тюменской деревне. Лагунов ввел в научный оборот многочисленные свидетельства крестьян, сельских коммунистов и советских работников, утверждавших, что по преступности деяний и жестокости поведения посланцы города в деревне превзошли все то, что полтора два года тому назад здесь же вершили колчаковские каратели. К сожалению, этот большой массив уникальных источников был введен Лагуновым без ссылок на место их хранения, что затрудняет проверку данного материала на фактическую достоверность и объективность его интерпретации исследователем.
Если судить по количеству публикаций, то можно сделать вывод, что изучение Западно-Сибирского мятежа заметно активизировалось в 1990-е годы. За это время появились статьи и тезисы О. А. Белявской , В. П. Большакова , И. И. Ермакова И. В. Курышева , Ф. Г. Куцан , В. В. Московкина , В. П. Петровой , И. Ф. Плотникова , Н. Л. Проскуряковой , О. А. Пьяновой , Ю. К. Рассамахина , Н. Г. Третьякова , В. Б. Шепелевой , В. И. Шишкина , увидело свет новое издание книги К. Я. Лагунова . В 1996 г. в Тюмени была проведена специальная научная конференция, посвященная 75-летию Западно-Сибирского восстания, тезисы выступлений участников которой опубликованы. В очередном романе омского писателя Михаила Шангина Западно-Сибирский мятеж стал предметом художественного исследования . Информация о восстании 1921 г. нашла отражение в «Очерках истории Тюменской области» и монографии В. В. Московкина .
Однако количество названных публикаций не должно вводить в заблуждение или настраивать на мажорный лад. Основным видом научной продукции по-прежнему оставались малоформатные издания: тезисы и небольшие статьи. Не лучше обстоят дела с их качеством. Значительная часть тезисов написана вне проблемного подхода и носит обзорный характер, что свидетельствует, как минимум, о поверхностном знании авторами публикаций предмета исследования, непонимании его многогранности и сложности. Складывается впечатление, что большинство авторов таких работ жаждало как можно скорее приобщиться к актуальной теме, нежели действительно углубить ее понимание. Пожалуй, наиболее ярким образчиком публикаций такого рода можно назвать тезисы В. Б. Шепелевой, беспредметно рассуждавшей на трех страницах о причинах мятежа. Показателем глубины понимания автором происшедших событий является то, что восстание 1921 г. получило в тезисах Шепелевой троякое название: Петропавловско-Ишимского, Западно-Сибирского и Западносибирско-Североказахстанского.
К тому же постсоветская историография Западно-Сибирского мятежа начала 1990-х годов оказалась серьезно поражена очередным политико-идеологическим недугом на этот раз вирусом антикоммунизма. Ярким образчиком откровенно конъюнктурных поделок стали статья И. В. Курышева и тезисы И. Ф. Плотникова, умудрившихся не сообщить ни одного нового факта, но зато заклеймить коммунистов и воскурить фимиам крестьянам-повстанцам. Точно такой же неприкрытой тенденциозностью грешит объемный роман М. С. Шангина . Не лишены декларативности и заданности тезисы В. П. Большакова , М. А. Ильдера и В. В. Московкина, основанные на ограниченном по объему материале, к тому же, как правило, случайного характера.
Безусловно большего можно было ожидать от нового, расширенного варианта книги К. Я. Лагунова, опубликованной в 1994 г., когда у автора появилась возможность высказаться без оглядки на цензуру. Однако последняя по времени публикация Лагунова производит впечатление произведения, состоящего из механически объединенных фрагментов, написанных в разное время, с разных методологических позиций и даже как будто разными людьми. В ней отдана богатая дань не только искусственно поставленной проблематике, но и надуманным представлениям, сформированным советской историографией еще в доперестроечный период. Качество и достоверность последней публикации К. Я. Лагунова резко снижает обилие авторских домыслов и тенденциозных интерпретаций фактического материала, многочисленные внутренние противоречия и фактические ошибки, отсутствие научно-справочного аппарата, что не позволяет произвести проверку процитированных источников и приведенных данных.
Но особенно странное, мягко говоря, впечатление производит недавняя статья докторанта Уральского государственного университета В. В. Московкина, опубликованная в журнале «Вопросы истории». Ее автор, претендовавший на обобщающую характеристику восстания крестьян Западной Сибири, продемонстрировал грубейшее нарушение этических норм по отношению к трудам предшественников (впрочем, в последнее время в отечественной историографии эти нарушения приобрели такие масштабы, что скоро, видимо, станут нормой). Как свидетельствует анализ содержания статьи Московкина, с большинством публикаций по теме исследования он просто не знаком. Как следствие такого отношения к историографии, в статье В. В. Московкина отсутствует «набор» проблем, необходимых для раскрытия исследуемой темы. Большую часть работ таких коллег, как М. А. Богданов, К. Я. Лагунов и Н. Г. Третьяков, Московкин формально игнорирует, однако их фактический материал и выводы широко заимствует, не делая соответствующих ссылок на публикации предшественников.
К тому же автор очень плохо знает источниковую базу. Усугубило же ситуацию удручающее доверие Московкина ко всему, что он обнаружил в немногих прочитанных им архивных текстах. Из-за этого возникает серьезное сомнение в том, что докторант имеет представление о такой элементарной исследовательской процедуре, как критика источников. В результате исключительно важные вопросы истории восстания (например, настроение и поведение мятежников) освещаются автором на основании коммунистических и чекистских пропагандистских «страшилок», тогда как собственные материалы повстанцев не используются. В довершение ко всему статья Московкина изобилует фактическими неточностями , противоречиями и совершенно бездоказательными утверждениями , свидетельствующими о том, что ее автор плохо знает и еще хуже понимает предмет своих изысканий. Это лишь некоторые «минусы» постсоветской историографии.
Но нельзя не видеть и значительного прогресса в изучении темы. Например, безусловным шагом вперед стало появление в 1990-е годы около десятка публикаций, выполненных в «проблемном ключе» и четко ориентированных на решение конкретных исследовательских задач. Простой перечень названий статей и тезисов О. А. Белявской, Ф. Г. Куцан, Н. Л. Проскуряковой, Ю. К. Рассамахина, Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина свидетельствует о значительном по сравнению с советским периодом историографии расширении исследовательской проблематики.
Для объяснения изучаемых событий историки все реже стали обращаться к догматизированной марксистско-ленинской методологии с ее принципом партийности и классового подхода. Вместо нее все шире используются научный объективизм и подлинный историзм, методы социальной психологии и исторического краеведения. В то же время трудно согласиться с В. П. Большаковым, утверждающим, что методологическим ключом к познанию феномена Западно-Сибирского мятежа может послужить русская религиозная философия «Серебряного века» . К сожалению, В. П. Большаков не конкретизировал свое предложение. На наш взгляд, вернее идти по пути использования междисциплинарных методов исследования, активнее используя подходы, наработанные в политологии, исторической социологии, культурологии и психологии личности.
В лучших публикациях 1990-х годов достаточно четко прослеживается ориентация на решение двух тесно взаимосвязанных исследовательских задач: во-первых, на критический анализ ключевых положений советской историографии, во-вторых, на поиск новых ответов на центральные вопросы темы. Ведется эта работа на более широкой, чем раньше, источниковой базе, в том числе с привлечением документов органов ВЧК, революционных и военных революционных трибуналов, органов военного управления, которые ранее находились на секретном хранении или доступ к которым имел ограниченный характер.
Совершенно естественно, что в 1990-е годы большое внимание историков привлек исходный вопрос о генезисе Западно-Сибирского восстания: его социально-экономических и политических условиях, общероссийских и местных причинах, как благоприятствовавших, так и препятствовавших обстоятельствах.
В публикациях К. Я. Лагунова, А. А. Петрушина, Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина было приведено много доказательств беспочвенности утверждений чекистов, а вслед за ними советских мемуаристов и историков о решающей роли контрреволюционных заговоров в Тюмени, Ишиме и Тобольске в подготовке мятежа, представлены убедительные документальные свидетельства, опровергающие утверждения чекистов о наличии в Тюменской губ. сети ячеек Сибирского крестьянского союза, якобы проводившего там контрреволюционную работу . Тем самым один из ключевых выводов советской историографии, отводившей решающую роль в подготовке мятежа Сибирскому крестьянскому союзу и другим подпольным организациям, был подвергнут обоснованной критике как противоречащий фактам.
Однако преодоленным до конца этот тезис считать нельзя. Например, сильный «отпечаток» советской историографии в данном вопросе без труда прослеживается во всех публикациях Лагунова, в том числе в его последней книге. Парадоксально, но факт: исследователь, не скрывавший своих исходных антикоммунистических методологических позиций, своей симпатии по отношению к крестьянам-мятежникам и антипатии по отношению в коммунистическому режиму, при освещении вопроса о роли эсеров и Сибирского крестьянского союза в подготовке Западно-Сибирского мятежа так и не смог самостоятельно выработать объективной научной позиции. С большим удивлением обнаруживается, как автор, некритически используя источники чекистского происхождения, живописует создание, планы и деятельность подпольной сети ячеек партии эсеров и Сибирского крестьянского союза в Тюменской губ. .
Вот как, например, Лагунов излагает намерения контрреволюционного подполья: «Распропагандировать и поднять на Советскую власть зажиточных, своевольных сибирских мужиков, перерезать их руками Транссибирскую магистраль, отторгнуть Сибирь от России, превратив в антибольшевистский плацдарм, обеспеченный людьми, сырьем, продовольствием, а потом при помощи американских и японских империалистов скакануть с него на революционный Питер вот какую идею вынашивали заговорщики» . Такие заявления вызывают вполне закономерные вопросы о том, в каких документах эта идея была изложена, где эти документы хранятся и почему ни одного из них Лагунов не привел в порядке доказательства своей точки зрения?
Довольно путанные суждения содержатся в книге Лагунова по вопросу о результатах практической деятельности контрреволюционного подполья. В одном случае он, как ни странно, открыто солидаризируется с В. И. Лениным, которого в своих работах иначе как главным виновником всех крестьянских бед не называет. Хорошо известно, что часть вины за восстания, прокатившиеся по России весной 1921 г., В. И. Ленин попытался возложить на эсеров и меньшевиков, заявив, что они «помогают колеблющейся мелкобуржуазной стихии отшатнуться от большевиков, совершить передвижку власти Такие люди помогают мятежам ». Ленинская подсказка пришлась Лагунову «ко двору». «Именно так &132;помогают мятежам! буквально восклицает он. Вот это, пожалуй, наиболее точное определение роли эсеров в крестьянском восстании 1921 года» .
В другом же месте Лагунов утверждал совсем иное, заявляя, что «Крестьянский союз как по нотам разыграл прелюдию восстания 1921 года» . Но оба эти суждения «повисают» в воздухе из-за отсутствия в книге достоверных подтверждающих фактов. Тем не менее Лагунов повторил трактовки ряда проблем, дававшиеся советской историографией и являвшиеся не чем иным, как прямым отражением чекистской фальсификации. Последнее наглядно свидетельствует о том, как трудно бывает исследователям прорваться сквозь многослойную и плотную завесу лжи, которую содержат некоторые источники коммунистического происхождения.
Двойственное впечатление оставляет публикация О. А. Пьяновой. Безусловной заслугой автора нужно признать введение в научный оборот важных сведений о людях, которые в феврале марте 1921 г. были арестованы, а затем репрессированы Омской губчека в качестве членов военной организации Омского комитета Сибирского крестьянского союза (в чекистских документах она называется по фамилии считавшегося ее руководителем Н. П. Густомесова «густомесовской» белогвардейско-офицерской подпольной организацией). На основе выявленных источников Пьянова сделала выводы о том, что эта организация не может считаться ни офицерско-белогвардейской по своему составу, ни играющей ведущую роль по отношению к крестьянским восстаниям начала 1921 г.
В то же время Пьянова допустила серьезную ошибку, считая показания, данные Густомесовым и его подельниками омским чекистам во время допросов, достоверными. Как следствие, Пьянова признала наличие «густомесовской» подпольной организации, считая, что таковая находилась на начальной стадии создания, была немногочисленной и мало что успела реально сделать . Между тем персональный состав «густомесовской» организации, в которую, как выяснила сама Пьянова, омские чекисты включили двух юнцов, двух студентов и двух женщин (одну с двумя, вторую с шестью детьми), должен был навести на мысль о том, что в действительности никакой подпольной организации не существовало.
В пользу такой гипотезы свидетельствует и тот факт, что несколько «членов» «густомесовской организации» не признали себя виновными, но были расстреляны, а в последующем реабилитированы как необоснованно репрессированные. Что же касается признательных показаний Густомесова и нескольких его подельников, то они не должны вводить исследователей в заблуждение. Такие показания являлись тривиальными самооговорами, техникой получения которых омские чекисты к тому времени владели в совершенстве.
В последней публикации К. Я. Лагунова была предпринята попытка разобраться еще в одной важной проблеме причинах, по которым Тюменское губернское руководство проводило столь жесткую политику в продовольственном вопросе и не пресекало произвол продработников. Исследователь нашел ряд обстоятельств, проливающих, по его мнению, свет на данную проблему: политический авантюризм и левацкие заскоки одних тюменских руководителей (восприятие сибирской деревни как сплошь кулацкой), карьеризм других, их общая духовная неразвитость и политическое бескультурье. Правда, все эти суждения носят слишком общий характер, и прозвучали они без «привязки» к конкретным фамилиям и фактам. Действия же самих продработников Лагунов квалифицировал как обострившие до крайности политическую обстановку в деревне, подготовившие благодатную почву для восстания и даже спровоцировавшие его .
Необходимо отметить, что тема провокации Западно-Сибирского мятежа в последней книге Лагунова проходит рефреном, причем как бы в двух аспектах и на двух уровнях: один это политика центральных и местных властей, другой преступные действия продработников. Но степень достоверности двух этих сюжетных линий у Лагунова различна. Тема провокации как объективного и непредумышленного результата действий продработников, особенно в Ишимском уезде, звучит довольно обоснованно и убедительно, хотя и здесь встречаются явные передержки . Но эта тема предстает исключительно авторским вымыслом, когда Лагунов начинает ее рассматривать на уровне политики губернского руководства и тем более на уровне партийно-правительственной политики.
В порядке иллюстрации приведу всего лишь две цитаты. «То, что в 192021 годах творилось в селах Тюменской губернии, лишь малая часть организованной и проводимой большевиками широкомасштабной, всесоюзной (так у автора. В. Ш. ) кампании по удушению крестьянства, превращению его в покорное, безропотное сословие» , таков один из центральных выводов Лагунова.
Еще более категоричен другой вывод, заключительный по своей сути. Автор утверждает, что в Тюменской губернии проводилось «намеренное натравливание сибирского крестьянина на советскую власть», что была «сознательная провокация восстания» . Однако каких-либо данных, могущих подтвердить авторскую позицию, в книге Лагунова не приводится.
Что же касается тезисов о слабости местных органов так называемой диктатуры пролетариата, о зажиточности крестьянства и высоком проценте в его составе кулачества как причинах Западно-Сибирского мятежа, то в публикациях 1990-х годов высказано мнение, что на концепцию советской историографии эти факторы совершенно «не работают», поскольку они являлись общими для всей Западной Сибири и Зауралья. Ссылка на эти причины не объясняет, почему восстание охватило одни районы западносибирского или уральского региона, но не произошло в других. Например, почему мятеж вспыхнул не в Алтайской губ., крестьянство которой было более зажиточным, чем тюменское, где действительно существовала довольно широкая сеть ячеек Сибирского крестьянского союза и где весной 1921 г. партийно-советское руководство Сибири ожидало, но так и не дождалось мощного антикоммунистического восстания .
В статьях Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина предложены совершенно иные, по сравнению с имеющимися в советской историографии, перечень и структура главных причин, вызвавших Западно-Сибирский мятеж. Это недовольство населения политикой центральных и местных, прежде всего губернских, властей (продразверстками, мобилизациями и трудовыми повинностями), не считавшихся с реальными интересами и объективными возможностями крестьянства, а также возмущение методами осуществления этой политики, злоупотреблениями и преступлениями сотрудников продовольственных органов. В качестве же непосредственного повода указываются на объявление в середине января 1921 г. семенной разверстки и попытки ее проведения на большей части Тюменской губ. и в Курганском уезде, а также вывоз взятого в счет разверстки хлеба с внутренних ссыпных пунктов к линии железной дороги в целях последующей отправки в центральную Россию . Эти выводы основываются на анализе достоверного фактического материала, но в то же время противоречат отдельным источникам коммунистического происхождения, отличающимся откровенной заданностью и тенденциозностью.
Одновременно в постсоветских публикациях 1990-х годов отмечается, что при анализе причин Западно-Сибирского мятежа ни в коем случае нельзя забывать о чисто политических факторах, имевших глубинное происхождение и характер. В частности, указывается, что на территории, охваченной восстанием, изначально существовали группы населения, которые были противниками советской власти в принципе и ее коммунистической разновидности в том числе. Особенно значительная доля настроенных таким образом сибиряков имелась среди казаков, лишенных коммунистическим режимом своего традиционного социального статуса и привычного смысла существования. Только таким образом можно объяснить высокую активность участия в мятеже казаков Петропавловского и Кокчетавского уездов, для которых продразверстка не была столь обременительной, как для ишимских крестьян, особенно если принять во внимание, что казаки саботировали ее выполнение.
Противники коммунистической партии и советской власти были и в других социальных слоях: в крестьянстве, среди интеллигенции, служащих, бывших торговцев и предпринимателей. В общей массе населения их количество было невелико. Но необходимо учитывать, что они были решительнее других категорий населения нацелены на борьбу с диктатурой пролетариата и пользовались авторитетом у местных жителей в силу своей грамотности, самостоятельности, трудолюбия, хозяйственных успехов и т. п.
Исследователи 1990-х годов, оппонируя предшествующей советской историографии, считали, что Западно-Сибирское восстание носило преимущественно стихийный характер. Эта общая формулировка подтверждается достоверными источниками и не вызывает возражений, но нуждается в дополнении описанием распространения повстанческого движения по территории Западной Сибири и Зауралья. К сожалению, в новейшей литературе появился упрощенный взгляд на динамику и механизм развития Западно-Сибирского восстания. Так, В. В. Московкин утверждает, что люди «без колебаний брались за оружие, едва услышав о свержении ненавистной власти у соседей», пишет «о едином порыве», в котором якобы поднялись на борьбу против коммунистического режима десятки тысяч крестьян . «Таким образом, заключает Московкин, крестьянское восстание почти мгновенно распространилось на огромную территорию Западной Сибири. Воинские части не смогли сдержать мощного натиска восставших в границах Ишимского уезда только потому, что оно было поддержано подавляющим большинством зауральских крестьян» .
Такая картина далека от действительности во многих отношениях. Прежде всего, она неверна потому, что основная масса крестьян и казаков не поддержала повстанцев, хотя многие им симпатизировали. У кого-то не хватило мужества, кто-то считал бессмысленным сопротивление, кто-то питал иллюзию, что произвол вершат местные власти вопреки высшему начальству. Более того, часть населения (коммунисты, советские работники, сотрудники милиции, колхозники) даже приняла участие в подавлении мятежа. Но никакого «единого порыва» в крестьянстве и казачестве не было. На самом деле проявилось разное отношение и различное поведение разных людей.
Н. Г. Третьяков, а вслед за ним и Московкин поддержали точку зрения советской историографии об Ишимском уезде как некоем эпицентре восстания, из которого оно затем распространилось на другие территории, а также представление о северной части Ишимского уезда современном Абатском районе в качестве исходного пункта мятежа . На самом деле, как свидетельствуют многочисленные источники, Западно-Сибирский мятеж начался не в одном, а в нескольких местах . Его первые очаги возникли примерно в одно и то же время и независимо друг от друга в разных районах Ишимского, Ялуторовского, Тюменского, Тарского и Тюкалинского уездов. Среди них Абатский район выделялся лишь тем, что восставшие в нем крестьяне сразу же вступили в вооруженный конфликт с находившимися там продотрядами и отрядами войск внутренней службы (ВНУС), охранявшими ссыпные пункты и занимавшимися сопровождением продовольственных грузов, и на первых порах даже добились успеха. В результате информация о восстании в Абатском районе немедленно поступила по военной линии в уездный и губернский центры, вследствие чего создалось ошибочное впечатление об этом районе как о первоисточнике мятежа.
В других же районах, где не было продотрядов или частей войск ВНУС, некоторое время происходило накапливание сил повстанцев, а об их конфликте с местными властями стало известно далеко не сразу и не в полном объеме. Последнее вовсе не означает, что не было никакого влияния повстанцев Абатского района на сопредельные территории. Оно на самом деле было, например, на близлежащие волости Тобольского и Тарского уездов, но не являлось решающим в отношении всех остальных районов.
В советской и постсоветской литературе неоднократно приводились оценки общей численности западносибирских повстанцев, причем в последнее время все чаще называлась цифра сто тысяч человек . Однако считать эту цифру сколько-нибудь научно обоснованной нельзя. Она в буквальном смысле слова взята «с потолка». Первая специальная попытка разобраться в данном вопросе была предпринята Третьяковым, который пришел к выводу, что численность восьми самых крупных повстанческих группировок, существовавших во второй половине февраля марте 1921 г., составляла не менее 40 тыс. человек . На наш взгляд, эта цифра явно занижена, поскольку Н. Г. Третьяков, во-первых, пользовался далеко не всеми и не самыми надежными источниками , во-вторых, он не учитывал численность мятежников на всей повстанческой территории в течение всего времени восстания.
Однако Московкину удалось основательно запутать и этот в принципе несложный вопрос, требующий поиска дополнительных надежных источников. С одной стороны, исследователь как бы согласился с оценками предшественников о стотысячной численности мятежников, с другой в заключительной части своей статьи заявил, что в мятеже «приняло участие практически все крестьянство Зауралья» . Если принять на веру последнее утверждение Московкина, то цифра участников восстания должна быть увеличена, как минимум, на порядок. Но самое главное, что тогда возникают новые вопросы: а кто же боролся с повстанцами и почему мятеж такого масштаба потерпел поражение?!
Принципиально иначе, чем в исследованиях советского периода, в публикациях 1990-х годов определяется состав мятежников. В них подчеркивается преобладание среди повстанцев крестьян всех без исключения социальных слоев, отмечается активное участие казаков, наличие представителей интеллигенции и служащих. Чаще всего эти утверждения просто декларируются без попыток изучить реальную ситуацию с использованием источников. Единственным исключением является рукопись диссертации Третьякова, в которой содержится большой фактический материал, обосновывающий новую точку зрения. При внешнем сходстве этого вывода с тем, что писали в начале 1920-х годов о Западно-Сибирском мятеже И. П. Павлуновский и П. Е. Померанцев, их принципиально отличает трактовка мотивов, по которым восстали сибирские крестьяне. Третьяков расценивает мятеж как защитную реакцию населения на государственный произвол и насилие.
Разные точки зрения высказаны в публикациях 1990-х годов по вопросу о повстанческом руководстве. Например, в книге К. Я. Лагунова последовательно проводится мысль о глубокой эволюции, которую со временем претерпели руководящие кадры повстанцев и даже все движение в целом. На ее страницах не раз можно встретить такие или близкие к этим утверждения: «По мере своего разростания вширь и вглубь движение все определеннее принимало эсеровскую окраску, все больше белых офицеров, торговцев, деревенских богатеев, кустарей становилось во главе отрядов, штабов, «советов»»; «Командный состав повстанцев постепенно обретал белый цвет, заполняясь бывшими низшими офицерами царской и колчаковской армий (подпрапорщиками, прапорщиками, фельдфебелями)»; «Западно-Сибирское восстание, зародившись стихийно как крестьянский бунт против беззаконий и насилий большевиков, позже по идейной сути своей действительно стало эсеровским, оказалось звеном в цепи антисоветских восстаний, поддержанных этой партией в кризисные 19201921 годы» . В этих выводах, не подкрепленных конкретным фактическим материалом, прослеживается полнейшая зависимость Лагунова от источников коммунистического и чекистского происхождения, его неспособность к критическому анализу доступной информации. Комментировать же зачисление Лагуновым фельдфебелей в число «белых» офицеров даже как-то неудобно, особенно если вспомнить широко бытовавшую в офицерской среде поговорку о прапорщиках, ставившую под сомнение даже их принадлежность к русскому офицерскому корпусу.
К иному выводу на основании изучения конкретного материала пришел Н. Г. Третьяков. В отличие от Лагунова Третьяков считает, что ряды повстанцев, как правило, возглавляли местные инициативные люди, пользовавшиеся доверием и авторитетом у местного населения, обладавшие военными знаниями, боевым опытом или навыками общественной работы, а их социальный статус не играл решающей роли . С оценкой Третьякова совпадает мнение Н. Л. Проскуряковой, изучившей биографию Г. Д. Атаманова одного из главных руководителей повстанцев Ишимского уезда .
На основе анализа программных документов и лозунгов повстанцев в литературе 1990-х годов сделан вывод о том, что у них отсутствовало единство взглядов по вопросам общественного и политического устройства России. Вместе с тем в публикациях приведены убедительные свидетельства того, что мятежников разных районов объединяло неприятие коммунистического режима. На этом основании высказано мнение о том, что первичной и основной характеристикой Западно-Сибирского восстания должна быть его антикоммунистическая направленность. Что касается позитивной составляющей общественно-политических настроений, взглядов и практического поведения повстанцев, то ее наиболее полно отражал лозунг «За советы без коммунистов», хотя в повстанческой среде имелись и другие политические установки . Однако их полный спектр и соотношение в литературе еще не выявлены. Тем не менее нужно согласиться с Н. Г. Третьяковым, пришедшим к выводу, что лозунг «За советы без коммунистов» «отражал подлинные политические устремления подавляющей части восставших крестьян, связывающих свои надежды на лучшую жизнь с советами, избавленными от диктата со стороны коммунистических организаций» .
Н. Г. Третьяковым, которого поддержал В. В. Московкин, поставлен под сомнение тезис советской историографии об определяющем влиянии решений X съезда РКП(б) на политическую ситуацию в западносибирской деревне, на настроение и поведение повстанцев . Взаимоисключающие суждения по этому вопросу содержатся в книге К. Я. Лагунова. Сначала он утверждает, что переход к продналогу «не изменил большевистской методы обращения с крестьянином», затем пишет, что поражению повстанцев «немало способствовали решения X съезда партии об отмене продразверстки» . В принципе гипотеза Третьякова представляется верной, но пока слабо фундированной фактическим материалом. Для ее доказательства необходимо специальное исследование форм и методов борьбы коммунистических властей с повстанческим движением весной осенью 1921 г., чего пока в литературе не сделано.
Единственное исключение составляют тезисы самого Третьякова, посвященные такому важному сюжету, как нарушения революционной законности «красной» стороной в ходе ликвидации Западно-Сибирского мятежа. Исследователь сделал принципиально важный вывод о том, что эти нарушения приняли широкие масштабы и даже местным партийно-советским руководством квалифицировались как проявления «красного бандитизма» .
Некоторые новые трактовки появились в современной литературе по вопросу о характере и значении Западно-Сибирского восстания. Например, Лагунов, взяв за основу его оценки знаменитое пушкинское определение «пугачевщины» как бунта «бессмысленного и беспощадного», добавил к нему два новых эпитета: «кровавый» и «безнадежный». Основанием для квалификации Западно-Сибирского восстания как безнадежного стало неудовлетворительное, по оценке Лагунова, военно-боевое состояние повстанческого движения, из-за чего оно было обречено на неизбежное поражение, а как бессмысленный мятеж трактовался по той причине, что «кровь, и муки, и слезы многих тысяч не спасли сибирского крестьянина от крепостного рабства» .
В иной системе координат подошел к рассмотрению этих же вопросов Третьяков. Исследователь поставил Западно-Сибирское восстание в один ряд с «антоновщиной» и Кронштадтским мятежом в политическом отношении и пришел к заключению, что оно «сыграло определяющую роль в принятии на X съезде РКП(б) решения об отмене одного из главных звеньев системы «военного коммунизма» продовольственной разверстки» .
С позицией Н. Г. Третьякова, не упоминая автора данной гипотезы, солидаризировался В. В. Московкин. По его мнению, восстание в Западной Сибири явилось «одним из сильнейших факторов, заставивших ленинское руководство в течение одного месяца прийти к осознанию необходимости пересмотреть важнейшие принципы политики «военного коммунизма» и начать переход к нэпу» . Однако если в отношении «антоновщины» и Кронштадта такой вывод имеет документальное подтверждение, то никаких фактов прямого или хотя бы косвенного характера относительно влияния Западно-Сибирского мятежа на изменение продовольственной политики РКП(б) Н. Г. Третьяков и В. В. Московкин не привели, и в архивных источниках их до сих пор не обнаружено. Все ограничилось очередной «голой» декларацией, не имеющей отношения к историческому исследованию.
Более того, в своей последней статье В. В. Московкин стал усиленно развивать сюжет о потенциальной военной опасности Западно-Сибирского восстания для коммунистического режима в масштабах всей России. С этой целью он нарисовал широкомасштабную картину, не имеющую, однако, никакого отношения к подлинным событиям. Вынужденные действия разрозненных повстанческих отрядов, уходивших из-под ударов красных войск от центра мятежа на периферию, В. В. Московкин изобразил как осмысленные и целенаправленные намерения (непонятно, правда, чьи, поскольку единое руководство у повстанцев Западной Сибири отсутствовало) придать движению едва ли не всероссийский характер. Он утверждал, что мятежники стремились «перенести восстание на всю Сибирь и Урал», что «их отряды на сотни километров продвинулись вглубь Томской губернии», на северо-западе «проникли в Архангельскую губернию, на юге в казахские степи» . По В. В. Московкину, события за Уралом «грозили отрывом Сибири от остальной России, открытием восточного фронта и новым витком крупномасштабной гражданской войны» .
Но и такие стратегические перспективы для фантазии В. В. Московкина оказались не пределом! Кронштадтское, Тамбовское и Западно-Сибирское восстания, полагает историк, представляли «в случае их слияния смертельную угрозу власти РКП(б)» . Правда, в горячке автор забыл только объяснить читателям немаловажную деталь как же могло состояться такое «слияние»?
Безусловно, геополитический анализ роли Западно-Сибирского мятежа необходим, но он должен строиться не на досужих домыслах и не при помощи безудержной авторской фантазии, а опираться на фактический материал и считаться с военно-политическими реалиями того времени. В действительности в географической удаленности Западно-Сибирского восстания от жизненно важных центров советской России были свои «минусы» и «плюсы». С одной стороны, восстание, несмотря на многочисленность его участников и территориальные масштабы, не представляло прямой военной угрозы столицам и основным пролетарским районам (в отличие от «антоновщины» и тем более от Кронштадта). Но, с другой стороны, именно по причине удаленности Западно-Сибирского мятежа от «красного» центра его было сложнее ликвидировать.
Однако главный феномен Западно-Сибирского восстания заключался, вопреки мнению В. В. Московкина, совсем в другом: отнюдь не в его прямой военной опасности для коммунистического режима, а в косвенной, опосредованной угрозе, состоявшей в непропуске сибирского хлеба в центр. Именно благодаря такому стечению объективных обстоятельств сложилась уникальная ситуация, которую можно сформулировать так: в феврале марте 1921 г. вопрос о судьбе государственной власти во многом определялся исходом вооруженной борьбы не в центре страны, как почти всегда было в истории России, а в отдаленной провинции, на просторах Западной Сибири.
Анализ отечественной историографии 1990-х годов позволяет утвержать, что публикации этого десятилетия в лучшем случае заложили лишь фундамент подлинно научной концепции истории Западно-Сибирского мятежа. Их выход в свет не ознаменовался введением в научный оборот объема информации, достаточного для перелома историографической ситуации, и тем более он не решил проблемы комплексного исследования темы. Большинство работ 1990-х годов было написано преимущественно в узких территориальных рамках Тюменской губ. и главным образом на материалах тюменских архивов. Даже в специальной диссертации Н. Г. Третьякова, которую нужно назвать наиболее глубоким и обстоятельным сочинением 1990-х годов, совершенно не использованы богатейшие источники центральных архивов России, Екатеринбурга и Челябинска. Если изучение «антоновщины» и Кронштадского мятежа увенчалось достижением качественно нового состояния историографии как на фактографическом, так и на концептуальном уровнях, то в изучении Западно-Сибирского восстания такого прорыва в 1990-е годы не произошло.
Более того, как свидетельствует содержание последней книги К. Я. Лагунова и публикаций В. В. Московкина, в объяснении ряда центральных вопросов истории Западно-Сибирского мятежа историки либо продолжают оставаться в плену у мифов, которые были сочинены чекистами и тиражированы советскими историками, либо создают новые мифы, столь же далекие от научных взглядов.
Последние два года ознаменовались заметной активизацией исследовательского интереса к истории Западно-Сибирского восстания. За это время вышли в свет воспоминания бывшего начальника 2-го Северного отряда советских войск И. Ф. Судниковича , принимавшего участие в подавлении мятежа на Обском севере, статьи и тезисы И. В. Курышева, В. Н. Меньшикова, В. П. Петровой, А. А. Петрушина, Н. Г. Третьякова, В. И. Шишкина.
Эти публикации неравноценны по своей значимости. Например, статьи В. П. Петровой носят обобщающий очерковый характер. Они не содержат постановки и решения новых научных проблем; в них нет новых фактических данных, что в какой-то мере оправдано жанром публикаций. Но в этих статьях отсутствуют необходимые для любого произведения обобщающего характера ключевые сюжеты и опорные факты. Более того, в публикациях В. П. Петровой имеется ряд фактических ошибок и бездоказательных утверждений . В результате заявленная в статьях тема не получила сколько-нибудь полного и убедительного освещения.
Относительно частным сюжетам посвящены тезисы В. Н. Меньшикова, А. А. Петрушина и В. И. Шишкина. Так, В. И. Шишкин проанализировал хранящиеся в управлении ФСБ по Тюменской области материалы архивно-следственного дела о тюменском «заговоре корнета Лобанова». На основании анализа имеющихся документов он пришел к выводу, что «заговор корнета Лобанова» являлся откровенной провокацией местных чекистов, преследовавшей цель объяснить крестьянское восстание в губернии происками контрреволюционного подполья .
В. Н. Меньшиков предпринял попытку дать характеристику начальнику Сибирского фронта повстанцев юга Ишимского уезда В. А. Родина. Она основывается на минимуме документов, обнаруженных в личном деле учителя Родина, хранящемся в Ишимском филиале государственного архива Тюменской области. Данная исследователем оценка Родина как человека, обладавшего «независимым и гордым характером», чутко реагировавшим на несправедливость со стороны властей, бывавшим резким и несдержанным, представляется близкой к истине . Такая оценка в основном подтверждается сведениями, содержащимися в опубликованных нами документах, имеющих повстанческое происхождение. Но она является неполной.
Краткий перечень основных направлений деятельности органов власти, созданных повстанцами в Сургуте и в Тобольске, содержится в тезисах А. А. Петрушина . К сожалению, автор в основном ограничился цитированием источников, не прибегая к их анализу.
Публикации И. В. Курышева и Н. Г. Третьякова посвящены важнейшим вопросам Западно-Сибирского восстания. Н. Г. Третьяков дал более полную и детальную, чем в тезисах 1994 г., картину дислокации, а также численности мятежников в феврале марте 1921 г. Однако по вопросу об общей численности западносибирских повстанцев он ограничился ранее высказанным предположением, что она, несомненно, превышала 40 тыс. человек .
Задачу проанализировать облик и поведение повстанцев предпринял И. В. Курышев. Но справиться со столь сложной темой автор не смог. Приведенный в статье фактический материал изложен бессистемно, а выводы не отличаются ни новизной, ни доказательностью .
Заметным событием в изучении Западно-Сибирского восстания стала проведенная в мае 2001 г. в Ишиме специальная научная конференция, посвященная 80-летию этого трагического события. Из тридцати опубликованных выступлений две трети так или иначе касаются заявленной проблематики конференции. Большой интерес представляют тезисы А. С. Иваненко о Тюменском губернском продовольственном комиссаре Г. С. Инденбауме, Н. Л. Проскуряковой о командирах повстанческого отряда Н. С. Григорьеве, И. Л. Сикаченко и П. С. Шевченко, Н. Н. Скаредновой о командире Голышмановского отряда ЧОН. Г. Г. Пищике, И. Ф. Фирсова о позиции сотрудников Ишимской уездной милиции накануне и в период мятежа, В. А. Шулдякова об участии в восстании казачества . Благодаря публикации названных тезисов в научный оборот был введен интересный фактический материал, раскрывающий малоизученные вопросы темы. Особенно важно, что исследователи обратились к изучению биографий людей, оказавшихся во время мятежа по разные стороны линии фронта. Правда, уровень теоретического осмысления рассмотренных вопросов оказался невысоким.
Важнейшим вкладом в разработку темы стало издание в 20002001 гг. двух специальных документальных сборников. В первом из них мятежные события освещаются в границах Тюменской губернии, во втором в масштабах всей повстанческой территории . В совокупности в обоих сборниках опубликовано около 1400 документов, извлеченных преимущественно из центральных и местных архивов, в том числе управления Федеральной службы безопасности по Тюменской области.
Эти документы освещают широкий круг вопросов, дающих представление о ключевых событиях Западно-Сибирского восстания: политику советской власти в деревне осенью 1920 зимой 1921 г.; настроение и реакцию населения на эту политику; динамику и географию мятежа; организационные мероприятия и поведение повстанцев; взаимоотношения мятежников и населения; деятельность органов советской власти по подавлению мятежа, включая участие органов ВЧК и ревтрибуналов; боевые действия сторон; соотношение политических, военных и карательных мер, использовавшихся советской властью для ликвидации мятежа. Опубликованные в сборниках материалы показывают непосредственные итоги и долгосрочные последствия Западно-Сибирского восстания, в том числе репрессии по отношению к его участникам на протяжении 19201930-х годов. Особый интерес представляют документы повстанческой стороны и материалы карательных органов советской власти: губернских чрезвычайных комиссий, уездных политбюро, революционных и военно-революционных трибуналов.
Веденный в научный оборот корпус источников является основополагающим для анализа феномена Западно-Сибирского восстания. Он дает ключ к пониманию подлинных причин, движущих сил, характера и трагического финала мятежа. Хочется надеяться, что опубликованные в сборниках документы станут тем фундаментом, опираясь на который исследователи пойдут дальше и глубже в изучении Западно-Сибирского восстания 1921 года, создадут его полномасштабную и объективную картину.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман написан Шангиным с нескрываемой антипатией ко всем коммунистам, встречающимся на его страницах. Что касается объективности и достоверности авторской позиции, то о ней можно судить хотя бы по такому факту. Для придания происходившим событиям большей значимости М. С. Шангин самовольно «снимает» с должности председателя Сибирского продовольственного комитета известного продработника Петра Кирилловича Когановича, а вместо него «назначает» еще более известного коммунистического деятеля Лазаря Моисеевича Кагановича, не имевшего, однако, никакого отношения ни к Сибири, ни тем более к возникновению Западно-Сибирского мятежа. (Cм.: Шангин М. Ни креста, ни камня., с.60).
Так, Московкин утверждает, что из 110 млн. пудов хлеба (правильно хлебофуража), назначенных на Сибирь по разверстке 1920/1921 гг., на Тюменскую губ. приходилось 6,5 млн. пудов (с.47). На самом деле в то время в продовольственном отношении Тюменская губ. не являлась частью Сибири и количество хлебофуража, назначенное по разверстке центра на Тюменскую губ., не входило в общесибирскую разверстку (кстати, аналогичную ошибку из публикации в публикацию повторяет В. П. Петрова).
Село Старо-Травное Ларихинской волости ошибочно названо Староправным, а Ново-Локтинское Уктузской волости Поволокинским (с.50).
Автор утверждает, что к середине февраля 1921 г. под напором повстанцев части Красной Армии отступали, «оставляя города», что восстание охватило «весь Курганский уезд» (с.51). В действительности двумя первыми городами Кокчетавом и Тобольском повстанцы овладели на неделю позднее, а в Курганском уезде мятеж охватил лишь северо-восточную часть и никакого «кольца окружения» Кургана, которое якобы пришлось прорывать (с.52), не существовало.
Военное положение в Курганском уезде было введено не 4 февраля (с.51), а постановлением &8470;8 президиума Челябинского губисполкома советов от 11 февраля и приказом &8470;8 Курганского уездного исполкома советов от 12 февраля 1921 г.
Решение о расстреле 24 заложников было принято коммунистическими властями Курганского уезда не в середине февраля, как можно понять из текста статьи Московкина (с.52), а 1 марта 1921 г.
Город Петропавловск переходил из рук в руки не трижды (с.52), а только дважды. Здесь повстанцы захватили не 8 орудий, а всего два, одно из которых было испорченым. В действительности 8 орудий и несколько пулеметов повстанцы взяли на ст. Озерная.
Попыток захватить уездные города Акмолинск и Атбасар (с.52) повстанцы не предпринимали.
Село Юдино (оно же Вознесенское) находилось в Ишимском, а не в Петропавловском уезде (с.56).
По «делу С. Г. Лобанова» в Тюмени было арестовано не 39, а 38 человек, 17 из которых были приговорены к расстрелу не чрезвычайной тройкой, а расширенным заседанием коллегии Тюменской губчека с участием секретаря губкома РКП(б) С. П. Аггеева и председателя губисполкома советов С. А. Новоселова. Этот приговор был приведен в исполнение не 4 (с.58), а 2 марта 1921 г.
Военного положения на территории Зауралья в феврале 1921 г. советские власти не вводили (с.5960). Это было сделано лишь в пределах нескольких уездов.
Никаких трех участков Северного (Ишимского), Южного (Петропавловского) и Западного (Камышловско-Шадринского) для управления советскими войсками (с.60) не существовало, как и не было создано повстанцами «мощных оборонительных рубежей» (с.6061) в районе Голышманово и Ярково.
Перечень ошибок можно продолжить. В данном случае мы не приводим большое количество совершенно нелепых суждений и утверждений Московкина, являющихся результатом авторской интерпретации источников и его своеобразного понимания точнее, непонимания происходивших событий.
На 54 странице Московкин утверждает, что на освобожденной повстанцами территории упразднялись «советские учреждения и восстанавливались добольшевистские», а буквально на следующей, 55 странице пишет, что повстанцы «сохраняли советы как органы власти. Таким образом, на практике проводился в жизнь лозунг За советы без коммунистов».
Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.
антибольшевистское восстание в главной базе Балтийского флота, городе-крепости Кронштадте,
где размещались корабельные команды,
береговые части и вспомогательные подразделения моряков общей численностью свыше 26 тысяч человек.
Восстание, проходившее под лозунгом «Власть Советам, а не партиям!»,
сразу оказалось в центре внимания большевистского руководства.
1921. Степан Петриченко (указан стрелкой) среди участников восстания
На исходе Гражданской войны обстановка в России резко обострилась. Значительная часть крестьянства и рабочих не только открыто выражали протест против монополии большевиков на политическую власть, но и предпринимали попытки её ликвидации силой оружия. Возмущения вызывал произвол большевиков под лозунгом утверждения диктатуры пролетариата, а по сути – диктатуры партии.
В конце 1920 – начале 1921 вооруженные восстания крестьян охватили Западную Сибирь, Тамбовскую, Воронежскую губернии, Среднее Поволжье, Дон, Кубань, Украину, Среднюю Азию. Все более взрывоопасной становилась ситуация в городах. Не хватало продовольствия, многие заводы и фабрики закрывались из-за нехватки топлива и сырья, рабочие оказывались на улице.
Волнения в Петрограде, выступления в других регионах страны оказали серьезное влияние на настроения моряков, солдат и рабочих Кронштадта. Моряки Кронштадта, являвшиеся главной опорой большевиков в октябрьские дни 1917 года, одними из первых поняли, что советская власть оказалась, по существу, подменена властью партийной, а идеалы, за которые они боролись, оказались преданными.
28 февраля моряки линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» приняли резолюцию, которую вынесли на обсуждение представителей всех кораблей и военных частей Балтийского флота. Резолюция, в сущности, была требованием соблюдать права и свободы, провозглашенные в октябре 1917 года. Она не содержала призывов к свержению правительства, а была направлена против всевластия коммунистической партии.
Боевые корабли "Петропалвловск" и "Севастополь" в порту Кронштадта
Кронштадтцы требовали ликвидации «самодержавия коммунистов».
Днем 1 марта на Якорной площади Кронштадта состоялся митинг, собравший около 16 тысяч человек. Его участники подавляющим большинством голосов поддержали резолюцию моряков линкоров «Петропавловск» и «Севастополь».
Сразу после митинга состоялось заседание партийного комитета коммунистов крепости, на котором обсуждался вопрос о возможности вооруженного подавления сторонников принятой резолюции.
2 марта в Доме просвещения Кронштадта собралось делегатское собрание представителей. Главным на заседании был вопрос о перевыборах Кронштадтского Совета. Большинством голосов собрание выразило недоверие коммунистам, призывая их добровольно отказаться от власти.
Вдруг поступило сообщение, что коммунисты крепости готовятся к сопротивлению. В связи с этим было решено срочно создать Временный революционный комитет (ВРК) для поддержания порядка в Кронштадте, во главе которого встали избранный на собрании президиум в количестве 5 человек и председатель делегатского собрания, глава ВРК Кронштадтского восстания - старший писарь с линкора «Петропавловск» Степан Максимович Петриченко (1892 - 1947).
Власть в Кронштадте без единого выстрела перешла в руки ревкома. Этому способствовал развал большевистских ячеек военных и гражданских организаций Кронштадта. Выход из партии продолжался вплоть до последнего штурма крепости, когда уже было ясно, что осажденные обречены.
Ревком взял на себя подготовку выборов в Совет путем тайного голосования, предоставив право участвовать в них и вести свободную агитацию всем политическим силам социалистической ориентации.
Известия о событиях в Кронштадте вызвали резкую реакцию советского руководства. Делегация кронштадтцев, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована.
4 марта Совет Труда и Обороны утвердил текст правительственного сообщения. Кронштадтское движение объявлялось «мятежом», организованным французской контрразведкой и бывшим царским генералом Козловским (командовавшим артиллерией крепости), принятая кронштадтцами резолюция – «черносотенно-эсеровской».
3 марта Петроград и губерния были объявлены на осадном положении. Эта мера была направлена скорее против возможных демонстраций питерских рабочих, чем против кронштадтских матросов.
Власти готовились силой оружия подавить восстание. Утром 3 марта во все части, на корабли Балтийского флота был направлен приказ, в котором всем комиссарам предписывалось находиться на местах; запрещалось собрание в присутствии посторонних лиц; всех замеченных в агитации против советской власти предлагалось арестовать. Власти приняли меры, чтобы изолировать Кронштадт от внешнего мира, закрыв доступ в Петроград морякам и красноармейцам крепости.
5 марта был отдан приказ об оперативных мерах по ликвидации «мятежа». Была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского, которому предписывалось подготовить оперативный план штурма и в «кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте». Штурм крепости был назначен на 8 марта.
Надежда на быстрый разгром восстания в день открытия Х съезда не оправдалась. Понеся большие потери, карательные войска отступили на исходные рубежи. Одна из причин этой неудачи крылась в настроениях красноармейцев; дело дошло до прямого неповиновения и выступлений в поддержку Кронштадта. Волнения в воинских частях усиливались, красноармейцы отказывались идти на штурм крепости, звучали призывы «бить коммунистов».
Власти боялись, что восстание перекинется на весь Балтийский флот. Чтобы заставить воинские части наступать, командованию пришлось прибегнуть к репрессиям и угрозам. Ненадежные части были разоружены и отправлены в тыл, а те, кого посчитали зачинщиками, публично расстреляны.
В ночь на 16 марта после интенсивного артиллерийского обстрела крепости начался ее новый штурм. Когда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно, по предложению штаба обороны крепости защитники ее решили уйти из Кронштадта в Финляндию. После положительного ответа из Финляндии начался отход к финскому берегу. Перейти границу успели около 8 тысяч человек и почти все члены кронштадтского ВРК и штаба обороны.
Красная армия атакует Кронштадт по льду Финского залива
К утру 18 марта крепость оказалась в руках большевиков. Началась расправа над гарнизоном Кронштадта. Само пребывание в крепости во время восстания считалось преступлением. Прошло несколько десятков открытых судебных процессов. Особенно жестоко расправлялись с моряками линкоров «Севастополь» и «Петропавловск».
К лету 1921 года к расстрелу были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. Кроме того, с весны 1922 года началось массовое выселение жителей Кронштадта.
Советское руководство было информировано о характере кронштадтского движения, его целях, руководителях, о том, что ни эсеры, ни меньшевики, ни зарубежные силы не принимали в нем участия. Однако объективная информация тщательно скрывалась от населения, и вместо нее предлагалась фальсифицированная версия о том, что кронштадтские события были якобы делом рук эсеров, меньшевиков, белогвардейцев и международного империализма. Официальную версию власти рассчитывали подтвердить фактами в ходе масштабного публичного процесса над «мятежниками». Предполагалось, что наряду с руководителями восстания показания будут давать лица, связанные с западными разведками, и представители оппозиционных партий. В качестве главных обвиняемых должны были выступить председатель ВРК Петриченко и генерал Козловский. Однако главных фигур процесса арестовать не удалось, и процесс так никогда и не состоялся.
Оставшиеся в живых участники кронштадтских событий позднее неоднократно вновь репресcировались.
В 1990-х годах их осуждение было признано необоснованным, а они были реабилитированы.
Кронштадт. Вечный огонь
Кронштадтское восстание 1921 г.
17 марта 2013 г. Ровно 92 года назад на улицах Кронштадта обстановка была совсем не такая как сейчас. Воскресный день в пригородном районе Петербурга не сулит ничего необычного, всё идёт по заведённому сценарию тихой, мирной, даже несколько патриархальной жизни. На улицах больше оживления, чем в будние дни. Однако 92 года назад здесь рвались 12ти дюймовые снаряды, пулемётные очереди не стихали ни на минуту, залпы винтовок чередовались ударами штыков. Тысячи людей сходились в рукопашных схватках, люди боролись с ожесточенностью и остервенением. Мятежный Кронштадт не сдавался без боя. Бои на улицах шли больше суток и закончились к утру 18 марта.
Кто победил? Вопрос кажется странным, даже в самом кратком пособии по отечественной истории 20 века вполне ясно написано, что мятежники были вытеснены с острова Котлин, а в городе и военно-морской базе вновь восстановилась власть большевиков. Однако пройдут годы и те кто брал непокорный Кронштадт, сами будут уничтожены той властью, за которую они боролись не на жизнь, а на смерть с уверенностью в своей правоте. Но пока что это всё было совсем не очевидно и конкретная задача - вернуть Кронштадт - выполнялась методично и целенаправленно.
Проходя по улицам и площадям Кронштадта, сейчас сложно представить то, о чём мы поведём свой рассказ. Уж больно изменилась обстановка и условия здесь, да и люди давно не те на первый взгляд. Но это только при первом приближении. История имеет свойство повторяться и то, что казалось делом времени давно минувшего, вдруг становится своевременным и насущным, как будто написанным в эти дни. Связь времён чувствуется в каждой детали, если присмотреться внимательнее.
Предпосылки для восстания.
Итак, 1921 год. Молодая страна Советов выходит победительницей из Гражданской войны. Экономическое положение можно было назвать критическим. Три года войны и иностранной интервенции подорвали экономику России, подтачивать которую начала ещё Первая мировая война. К концу1920 г. общий уровень объёма промышленного производства снизился почти в 5 раз по сравнению с1913 г. Критическое положение сложилось с поставками топлива и сырья. Многие шахты Донбасса были затоплены и уничтожены в ходе Гражданской войны. Транспортная инфраструктура находилась в полном упадке. Доставка продовольствия в города была на крайне неудовлетворительном уровне. Внутренний рынок распался из-за деятельности продовольственных и заградительных отрядов.
В начале1921 г. рабочие Петрограда, занятые на плавильном производстве получали ежедневно 800 гр. Хлеба. Ударники труда - 600. Остальные категории рабочих от 400 до200 граммов. Часть заработной платы выдавалась в натуральной форме, часть производимой продукции рабочие обменивали на продукты. Семьи массово покидали города. За 3 года Гражданской войны население Петрограда сократилось с 2,5 млн до 750 000. В городах ощущался настоящий голод. Зачастую с предприятий снимали часть работников и отправляли их в другие районы страны с целью достать продовольствие. Тоже самое зачастую делали и моряки. Есть свидетельства о том, что иногда продовольствие расхищалось в пути следования. Так, однажды целый вагон с мясом отправился из Вологды в Петроград, вместо Москвы и только вмешательство армии предотвратило эту кражу. Естественно, в такой ситуации население городов становилось недовольным существующим положением.
Но Россия была страной аграрной, а крестьяне почувствовали на себе все тяготы войны не меньше населения городов. Политика военного коммунизма с деятельностью продовольственных отрядов, в первую очередь затронула сельских жителей. Значительное сокращение посевных площадей связано было с общей разрухой в стране, но политика продразвёрстки стала основным ударом по крестьянству. Земля принадлежала крестьянам по декретам о земле от 26 октября1917 г. К1920 г. земля была поделена между крестьянскими семьями. Крестьяне получили землю, и они хотели, чтобы их просто оставили в покое. Но война затягивалась, а продовольственная проблема становилась во главу угла. Как говорили крестьянские делегаты - «земля наша, а хлеб ваш». Деятельность продовольственных отрядов ассоциировалась не с большевиками, а с коммунистами. На Зиновьева, Троцкого и др. деятелей партии, чьё еврейское происхождение, ассоциировавшееся со всем антинародным, сыпались обвинения в том, что они изобрели новую форму государственных хозяйств, что вновь привело к закабалению крестьян.
Однако в ходе войны крестьяне в целом были лояльны большевикам. Хотя иногда сопротивление продразвёрстке и оказывалось, но это всё было объяснимо борьбой с белыми, которые воспринимались как большее зло.
В ноябре1920 г. армии Врангеля покинули Крым, Гражданская война, в целом, завершилась, а в стране начались серии крестьянских восстаний против большевиков и политики военного коммунизма.
Зима 1920-21 гстала временем поворотным. Почти 2 миллиона солдат были демобилизованы, экономику надо было переводить на мирные рельсы. Между ноябрём 1920 и мартом1921 гчисло крестьянских восстаний резко возросло. Накануне Кронштадтского мятежа более 100 различных крестьянских выступлений прокатилось по районам страны - в Поволжье, на Урале, в Сибири крестьянские восстания вспыхивали вновь и вновь. Многие моряки были выходцами из крестьян и недовольство из деревень быстро проникало во флотские экипажи.
Ленин понимал необходимость перевода экономики на мирные рельсы и отказа от политики военного коммунизма. Ещё в ноябре1920 г. этот вопрос поднимался, но детальные предложения были подготовлены фактически в канун мятежа.
Главной причиной недовольства в стране были, в первую очередь, голод и лишения. Не было плана перехода от военного коммунизма, а в условиях мирного времени военные методы давали прямо противоположный эффект. Это и стало толчком к выступлению.
Особенно тяжелое положение в начале 1921 года сложилось в крупных промышленных центрах, прежде всего в Москве и Петрограде. Были сокращены нормы выдачи хлеба, отменены некоторые продовольственные пайки, возникла угроза голода. В феврале1921 г. в условиях кризиса в Петрограде начинаются забастовки. 22 января1921 г. было объявлено о сокращении пайка. Чаша терпения переполнялась. Петроград находился в особенно тяжелом положении. Более 60 % фабрик были закрыты, в условиях недостатка топлива и продовольствия сразу появились слухи о том, что новая власть - комиссары ни в чём не нуждаются, что только подогревало недовольство.
Обострился топливный кризис. 11 февраля 1921года было объявлено о закрытии до 1 марта 93 петроградских предприятий. Среди них такие гиганты, как Путиловский завод, Сестрорецкий, "Треугольник" и другие. Безработными оказались около 27 тысяч человек.
21 февраля состоялось собрание на Трубочном заводе на Васильевском острове. Была принята резолюция с требованием перехода к народовластию. В ответ на это исполком Петросовета постановил закрыть завод и объявить о перерегистрации всех служащих и рабочих. Волнения рабочих стали перерастать в открытые беспорядки. Утром 24 февраля около 300 рабочих Трубочного завода вышли на улицу. К ним присоединились рабочие других фабрик и заводов Петрограда.
На Васильевском острове собралась толпа, насчитывавшая до 2500 человек. Не полагаясь на красноармейцев, власти направили для ее разгона красных курсантов. Толпа была рассеяна. Во второй половине дня состоялось экстренное заседание бюро Петроградского комитета РКП(б), которое квалифицировало волнения на заводах и фабриках города как мятеж. На следующий день в городе ввели военное положение.
Вечером 27 февраля открылось расширенное заседание пленума Петроградского Совета, в работе которого принял участие прибывший из Москвы председатель ВЦИК М. И. Калинин. Комиссар Балтийского флота Н.Н.Кузьмин обратил внимание собравшихся на тревожные признаки в настроениях в матросской среде. Ситуация становилась все более угрожающей. 28 февраля состоялось заседание Политбюро ЦК РКП(б), на котором обсуждалось положение в Москве и Петрограде. Первоочередной задачей было признано подавление политической оппозиции. ЧК провела аресты меньшевиков и эсеров. В числе арестованных в Петрограде оказался и один из руководителей меньшевистской партии, Ф.И.Дан.
Естественно, что волнения в Петрограде, выступления в других городах и регионах страны оказывали серьезное влияние на настроения моряков, солдат и рабочих Кронштадта. Моряки Кронштадта, являвшиеся главной опорой большевиков в октябрьские дни 1917 года, одними из первых поняли, что советская власть оказалась, по существу, подменена властью партийной, а идеалы, за которые они боролись, оказались преданными. К середине февраля общая численность корабельных команд, военных моряков береговых частей, вспомогательных подразделений, дислоцированных в Кронштадте и на фортах, превышала 26 тысяч человек.
Начало восстания.
Для прояснения обстановки в Петрограде туда были направлены делегации. Вернувшись, делегаты доложили общим собраниям своих команд о причинах волнений рабочих, а также моряков линкоров "Гангут" и "Полтава", стоящих на Неве. Это произошло 27 февраля, а на другой день моряки линейных кораблей "Петропавловск" и "Севастополь" приняли резолюцию, которую вынесли на обсуждение представителей всех кораблей и военных частей Балтийского флота. Резолюция эта была, в сущности, призывом к правительству соблюдать права и свободы, провозглашенные в октябре 1917 года. Она не содержала призывов к свержению правительства, а была направлена против всевластия одной партии.
1 марта на Якорной площади состоялся митинг, на котором присутствовали Калинин, Кузьмин и Васильев, а также порядка 15 тысяч моряков и жителей города. Представители власти пытались успокоить матросов и призывали к прекращению беспорядков, но они были освистаны. На трибуну вышел Петриченко, им была зачитана резолюция, которую приняли единогласно (кроме Калинина, Кузьмина и Васильева). Коммунисты, которых на площади собралось также не мало, проголосовали за резолюцию.
РЕЗОЛЮЦИЯ СОБРАНИЯ КОМАНД 1-й И 2-й БРИГАД
Заслушав доклад представителей команд, посылаемых общим собранием команд с кораблей в гор. Петроград для выяснения дел в Петрограде, постановили:
1) Ввиду того, что настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы советов тайным голосованием, причем перед выборами провести свободную предварительную агитацию всех рабочих и крестьян.
2) Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов, левых социалистических партий.
3) Свободу собраний и профессиональных союзов и крестьянских объединений.
4) Собрать не позднее 10 марта1921 г. беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев и матросов гор. Петрограда, Кронштадта и Петроградской губернии.
5) Освободить всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями.
6) Выбрать комиссию для пересмотра дел заключенных в тюрьмах и концентрационных лагерях.
7) Упразднить всякие политотделы, так как ни одна партия не может пользоваться привилегиями для пропаганды своих идей и получить от государства средства для этой цели. Вместо них должны быть учреждены с мест выбранные культурно-просветительные комиссии, для которых средства должны отпускаться государством.
8) Немедленно снять все заградительные отряды.
9) Уравнять паек для всех трудящихся, за исключением вредных цехов.
10) Упразднить коммунистические боевые отряды во всех воинских частях, а также на фабриках и заводах разные дежурства со стороны коммунистов, а если таковые дежурства или отряды понадобятся, то можно назначить в воинских частях с рот, а на фабриках и заводах по усмотрению рабочих.
11) Дать полное право действия крестьянам над своею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, т.е. не пользуясь наемным трудом.
12) Просим все воинские части, а также товарищей военных курсантов присоединиться к нашей резолюции.
13) Требуем, чтобы все резолюции были широко оглашены печатью.
Волнения в Кронштадте. Требования матросов, солдат и рабочих крепости 51
14) Назначить разъездное бюро для контроля.
15) Разрешить свободное кустарное производство собственным трудом.
Резолюция принята бригадным собранием единогласно при 2 воздержавшихся.
Образование ВРК.
В здании бывшего Инженерного училища произошли важнейшие события начала восстания. 2 марта в Доме просвещения в Кронштадте (бывшее Инженерное училище) собрались представители, выбранные на делегатское собрание. Его открыл Степан Петриченко, писарь с линкора "Петропавловск". Делегаты избрали президиум из пяти беспартийных. Главным на собрании стал вопрос о перевыборах Кронштадтского Совета, тем более что полномочия прежнего его состава уже заканчивались. Первым выступил Кузьмин. Возмущение вызвали его слова, что коммунисты добровольно от власти не откажутся, а попытки разоружить их приведут к тому, что "будет кровь". Его поддержал выступивший затем Васильев.
Большинством голосов собрание выразило недоверие Кузьмину и Васильеву. Вдруг поступило сообщение, что коммунисты крепости готовятся к сопротивлению. На заседание ворвался матрос с криками «полундра! коммунисты направляются к зданию чтобы арестовать собрание». В связи с этим было решено срочно создать Временный революционный комитет (ВРК) для поддержания порядка в Кронштадте. Обязанности комитета взяли на себя президиум и председатель делегатского собрания Петриченко. В Комитет также вошли его заместитель Яковенко, машинный старшина Архипов, мастер электромеханического завода Тукин и заведующий третьей трудовой школой И. Е. Орешин.
Реакция власти на восстание.
Власти объявили восставших «вне закона». Последовали репрессии в отношении родственников руководителей восстания. Их брали в качестве заложников. В числе первых была арестована семья бывшего генерала Козловского (начальника крепостной артиллерии).
Петроград был объявлен на военном положении, власти предприняли максимум усилий для того, чтобы изолировать Кронштадт и не дать распространиться восстанию на материк. Это сделать удалось.
Тем не менее, начало волнений в крепости сопровождалось развалом большевистских ячеек в военных и гражданских организациях Кронштадта. На январь 1921 года они насчитывали 2680 членов и кандидатов в члены РКП(б). В ВРК, в ревтройки, в редакцию «Известий ВРК» (печатному органу мятежников) стали поступать как индивидуальные, так и коллективные заявления о выходе из партии. Многие просили опубликовать их заявления в газете. Почти целиком вышла из партии организация линкора "Петропавловск". Очень много заявлений поступило от рабочих промышленных предприятий города, обслуживающих флот. Выход из партии продолжался вплоть до последнего штурма Кронштадта, когда всем было уже ясно, что осажденные обречены. Всего за время кронштадтских событий из РКП(б) вышло около 900 человек. Большинство из них вступили в партию в годы гражданской войны. Но были и такие, кто связал свою жизнь с партией в октябрьские дни 1917 года. 2 марта было организовано Временное бюро кронштадтской организации РКП в составе Я. И. Ильина, Ф.Х.Первушина и А.С.Кабанова, которое призвало коммунистов Кронштадта к сотрудничеству с ВРК.
Известия о событиях в Кронштадте вызвали резкую реакцию советского руководства. Делегация кронштадтцев, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована.
4 марта Совет Труда и Обороны утвердил текст правительственного сообщения. Движение в Кронштадте объявлялось "мятежом", организованным французской контрразведкой и бывшим царским генералом Козловским, а резолюция, принятая кронштадтцами, — "черносотенно-эсеровской".
Днем 5 марта1921 г. в Петроград прибыли главком С. С. Каменев, командующий Западным фронтом М. Н. Тухачевский и другие руководящие работники РВСР. Троцкий лично присутствовал и отдавал приказ о ликвидации мятежа. Тогда же был отдан важный оперативный приказ о мерах по ликвидации кронштадтского мятежа. Главные пункты его состояли в следующем:
«1. Восстановить 7-ю армию, подчинив её непосредственно Главнокомандованию. 2. Временное командование 7-й армией возложить на т. Тухачевского с оставлением его в должности командзапа. 3. Временному командарму-7 т. Тухачевскому подчинить во всех отношениях все войска Петроградского округа, командующего войсками Петроградского округа и командующего Балтфлотрм. 4. Командующего войсками Петроградского округа т. Аврова одновременно назначить комендантом Петроукрепрайона». Далее в приказе предписывалось предложить кронштадтским мятежникам сдаться, а в противном случае — открыть военные действия. Приказ вступил в силу 5 марта в 17 час. 45 мин.
Кронштадту был предъявлен ультиматум с требованием сдаться, на что мятежники ответили отказом. Военные специалисты предлагали поддержать восстание в Ораниенбауме и способствовать его распространению на материк, но ВРК твёрдо стоял на позиции неприменения силы первыми. Они наивно полагали что восстание вспыхнет в Петрограде и других районах страны сметая власть коммунистов.
Первый штурм Кронштадта.
Тем временем, 8 марта в Москве открылся Х съезд РКП(б). Как раз на эту даты был назначен штурм Кронштадта. Троцкий и Тухачевский хотели приехать на съезд победителями, но задуманный спектакль не удался. Троцкий полагал, что с первыми выстрелами мятежники сдадутся и потому торопил начало военной операции.
Войска были стянуты к Кронштадту и 7 марта Северная боевая группа (начальник Е. С. Казанский), сосредоточенная в районе Сестрорецка, насчитывала 3763 человека (из них самой боеспособной частью был отряд петроградских курсантов — 1195 бойцов). Южная группа (начальник А. И. Седякин) насчитывала 9853 человека. Артиллерийские силы насчитывали 27 батарей полевой артиллерии: 18 на участке Южной группы и 9 — на участке Северной группы; однако это были преимущественно легкие орудия, непригодные к борьбе с бетонными фортами и линейными кораблями мятежников; имелось лишь три батареи тяжелых орудий, но калибр их также не превышал шести дюймов. Днем 8 марта советская авиаразведка донесла, что снаряды ложились у крепости с большим недолетом, а «в самом городе и на стоящих в гавани двух линкорах разрушений не обнаружено».
Советские силы, выступившие в наступление 8 марта, были без потерь для мятежников отброшены от стен крепости. Понеся серьёзные потери, красноармейцы отступили. Некоторые батальоны сдались в плен. Атака была провалена.
Подготовка к решающему сражению.
Последующие 10 дней проходили в обстановке собирания сил. И Красная армия и мятежники готовились к решающему бою. Однако стянуть силы для подавления мятежа было вовсе не простой задачей. Приходилось преодолевать не только технические трудности в работе транспорта и катастрофическую нехватку обмундирования, но и открытый саботаж некоторых групп войск.
Так районе ст. Лигово с 10 марта сосредоточивалась 27-я Омская стрелковая дивизия, направленная с Западного фронта для усиления советских войск под Кронштадтом. В дивизии насчитывалось 1115 человек комсостава, 13059 пехотинцев, 488 кавалеристов, а также 319 пулеметов и 42 орудия. Личный состав подразделения имел хорошую боевую подготовку и славные воинские традиции: дивизия успешно сражалась против колчаковцев и белополяков. Однако под Кронштадтом, еще не вступив в бой, командиры и политработники 27-й дивизии встретились со сложными проблемами идеологического характера. Командир дивизии В. Путна отмечал, что части отправлялись от Гомеля в боевом настроении, однако он подчеркивал при этом, что политсостав был недоукомплектован и не соответствовал штатному расписанию, а главное — оказался недостаточно подготовленным для работы в столь сложных условиях.
Фактически, солдаты просто отказывались идти в бой мотивируя это боязнью льда, нехваткой припасов, но чаще - согласием с требованием мятежников.
Для повышения сознательности и проведения политической работы в частях Красной армии с Х съезда были отправлены порядка 300 делегатов. К ним присоединились и коммунисты из других областей, направленные на повышение сознательности красноармейцев. Возглавлял группу К. Е. Ворошилов — член президиума X съезда. Среди делегатов, выехавших под Кронштадт, было много военных специалистов — командиров и комиссаров, активных участников гражданской войны: Я. Ф. Фабрициус, И. Ф. Федько, П. И. Баранов, В. П. Затонский, А. С. Бубнов, И. С. Конев и многие другие. Делегаты выехали из Москвы в Петроград в нескольких специальных эшелонах по железной дороге в ночь на 11 марта.
Над Кронштадтом разбрасывались листовки такого содержания: «Кронштадтцы! Ваш «Временный революционный комитет» уверяет: «В Кронштадте идет борьба за власть Советов». Многие из вас думают, что в Кронштадте продолжают великое дело революции. Но действительные руководители ваши те, которые ведут дело скрытно, которые из хитрости покуда не высказывают своей настоящей цели. О, они-то отлично знают, что делают, отлично понимают смысл происходящих событий и трезво рассчитывают, когда можно будет сделать следующий шаг по пути восстановления власти буржуазии…
Вдумайтесь в то, что вы делаете. Учитесь отличать слова от дел, ибо если не научитесь, то ближайшие недели научат вас этому, и вы быстро убедитесь, как живые слова о Советской власти ваших руководителей очень быстро сменяются открытой борьбой против Советской власти, открытой белогвардейщиной. Но тогда уже будет поздно.
Сейчас ваши действия — открытая белогвардейщина, прикрываемая до поры до времени пустыми словами о Советской власти без коммунистов. Пустыми, ибо во время тяжелой борьбы трудящихся за самоосвобождение без Коммунистической партии никакой Советской власти быть не может…
Белогвардейцы рукоплещут вам и ненавидят нас; выбирайте скорее — с кем вы, с белогвардейцами против нас или с нами против белогвардейцев…
Время не ждет. Торопитесь»
В партийной пропаганде особый упор делался на разъяснение принципиальных решений X съезда об отмене продовольственной разверстки и других экономических мероприятиях, призванных облегчить положение крестьянства и улучшить материальное положение трудящихся. В то же время суровый и решительный отпор давался всем попыткам враждебной агитации. Приговоры ревтрибуналов в отношении подстрекателей и провокаторов, трусов и дезертиров предавались широкой гласности среди личного состава частей Красной Армии, стоявших под Кронштадтом. Решения Х Съезда во многом соответствовали экономическим требованиям мятежников, однако делиться политической властью коммунисты не собирались.
В это время Кронштадтский ВРК собирал силы для последней битвы. Ресурсы города были на пределы, хотя в Известиях ВРК печатались несколько раз сообщения о том, что «продовольственное положение города можно считать вполне удовлетворительным». Тем не менее, нормы выдачи по карточкам постоянно снижались, в то время как красноармейцам и петроградским рабочим выдавали повышенную норму. Впоследствии, уже в Финляндии, моряки с горечью вспоминали, что питерские рабочие предали их за пол фунта мяса.
Ну а на северном и южном берегах Финского залива шла работа по подготовке окончательного подавления мятежа. Нужно было спешить, т.к. через несколько недель лёд бы растаял и в Кронштадт придут суда с продовольствием, топливом и медикаментами. Русская эмиграция прикладывала немало сил чтобы организовать снабжение Кронштадта по льду, однако эти попытки, в целом, пресекались. Красный крест смог переправить небольшую партию муки с территории Финляндии, но это не было массовым явлением и не изменило к лучшему ситуацию с продовольствием в городе.
Тем не менее, для советских войск были сконструированы специальные легкие переносные мостки, для того чтобы форсировать полыньи, которые могли образовываться на льду залива от взрывов снарядов. Всего удалось подготовить в Южной группе 800 салазок и 1000 мостков, а в Северной — 115 салазок и 500 мостков.
Однако катастрофически плохо обстояло дело с обмундированием. Не хватало теплой одежды, белья, шинелей. Так, например, в 499-м пехотном полку 25 % красноармейцев ходили в валенках во время оттепели, а 50 % — в лаптях. В крайне плохом состоянии было обмундирование даже у относительно свежей и боеспособной 27-й Омской стрелковой дивизии. Но боевые силы Красной Армии возрастали с каждым днем. Согласно сводке оперативного отдела штаба 7-й армии по состоянию на 9 марта, численность советских стрелковых войск была следующей. Северная боевая группа: всего бойцов и командиров — 3285 (в том числе 105 кавалеристов), 27 пулеметов, 34 орудия. Южная группа: общая численность бойцов — 7615 человек (в том числе 103 кавалериста), 94 пулемета, 103 орудия, имелись также бронепоезда, но подробностей на этот счет документ не содержит. Здесь же дислоцировалась бригада курсантов, численность которой определяется в документе противоречиво; приблизительно она составляла 3500 бойцов и командиров, в том числе 146 кавалеристов; в бригаде имелось 189 пулеметов и было придано 122 орудия и 3 бронепоезда.
Штурм крепости:
Ко дню решающего штурма, 17 марта , советскому командованию удалось собрать следующие силы: 11-я и 27-я стрелковые дивизии, 187-я бригада 56-й стрелковой дивизии, коммунистические отряды особого назначения, красные курсанты 16 военно-учебных заведений, а также ряд других мелких частей и многочисленная артиллерия. Точных данных о количестве нет. Согласно подсчетам А. С. Пухова общее количество бойцов 7-й армии составляло 24 тыс. при 433 пулеметах и 159 орудиях, а вместе с тыловыми и вспомогательными частями советские войска, сконцентрированные для штурма Кронштадта, составляли около 45 тыс. человек.
Предписывалось двигаться через ледяное поле исключительно в походных колоннах при соблюдении полной тишины и порядка, рассыпаться в цепь можно было (даже в случае обстрела противником) только в исключительных случаях по приказу командира; особо оговаривалось, что «в городе с мятежниками ни в какие разговоры не вступать, арестовывать и направлять в тыл». В качестве примера конкретного воплощения общей боевой задачи следует привести отрывок из приказа командира 167-й стрелковой бригады, отданного в канун штурма вечером 16 марта: «Штабу бригады установить телефонную связь по льду с частями и штабом сводной дивизии, дублируя ее живой цепочкой и посыльными. Во время действий и движения по льду соблюдать тишину, до последней возможности использовать движение колоннами или резервными строями. Колоннам иметь в голове ударные группы в белых халатах, снабженные мостками перекидными, штурмовыми лестницами; пулеметы иметь на салазках. При наступлении помнить один клич: «Вперед!». Отступления быть не может. В городе с мятежниками в переговоры не вступать. Организовать правильное питание частей огнеприпасами с Ораниенбаумского берега. Санитарам с носилками следовать за частями».
Ночь на 17 марта была темная, безлунная, что облегчило задачу советским войскам. На северном боевом участке с вечера канонада с обеих сторон смолкла, поэтому советские части пошли в наступление в полной тишине; напротив, на южном участке с 1 до 4 час. ночи красная артиллерия вела интенсивный огонь, стремясь нанести удар по двум наиболее сильным фортам Кронштадта — «Константину» и «Милютину»; после нескольких удачных попаданий тяжелых снарядов оба мятежных форта были вынуждены замолчать.
Передовые части атакующей пехоты спустились на лед в полной темноте около 2 час ночи, вслед за ними с различными интервалами двинулись войска второго эшелона и резервы. В Южной боевой группе в первой волне наступления шли 32-я и 187-я стрелковые бригады. Мятежники довольно поздно заметили атакующие советские части: бойцы 32-й бригады сумели без выстрела подойти на расстояние одной версты до города, 187-я бригада, наступавшая левее, была замечена и обстреляна раньше. Красноармейцы развернулись в цепи и начали преодолевать проволочные заграждения. Первый принял удар противника в 4 час. 30 мин. 537-й полк под командованием И. В. Тюленева. Мятежники открыли интенсивный огонь из ружей, пулеметов и легких орудий по передовым цепям атакующих. Одновременно их тяжелые батареи открыли стрельбу по советским частям второй линии, двигавшимся по льду, а также по южному берегу Финского залива.
В 5 час. 30 мин. в небо взлетела зеленая ракета — сигнал о том., что атакующие ворвались в город. При этом отличились бойцы полка особого назначения, входившего в 187-ю бригаду. Под огнем противника полк быстрым шагом шел прямо на Петроградскую пристань — к центру Кронштадта; за полтораста шагов до цели командир полка Бурнавский и комиссар Богданов вышли впереди цепей и бегом повели их в атаку. Пройти удалось только сто шагов, и атакующие залегли под сильнейшим огнем. Однако это позволило резервным частям приблизиться, а когда мятежники вынуждены были перенести огонь на них.
Начавшийся в пределах Кронштадта уличный бой принял исключительно тяжелый и затяжной характер. Берег залива и городские улицы были опутаны заграждениями колючей проволоки, пространства между домами оказались перегороженными из бревен, дров, обломков строений и пр. Мятежники вели прицельный огонь из ружей и пулеметов с небольших дистанций, нанося атакующим заметные потери. Они использовали, как правило, окна и чердаки каменных строений, укрываясь за различными сооружениями и прячась в подвалах.
Тем не менее ожесточенный бой в городе приносил постепенно успех советским войскам. Тяжелые и кровопролитные бои развернулись в особенности в районе Петроградских ворот и прилегающей к ним Петроградской улицы. Мятежники здесь неоднократно переходили в контратаки, но всякий раз вынуждены были отступать в глубь города. К 14 час. 17 марта части 167-й бригады отрезали мятежные корабли, стоявшие в гавани, от порта. Это был крупный успех советских войск. В целях пресечения возможной вылазки со стороны команд мятежных линкоров было выставлено по линии берега боевое охранение советских войск, однако явно недостаточное по численности (этим, видимо, и объясняется тот факт, что некоторым активистам мятежников позже удалось бежать с кораблей под покровом темноты). Казалось, что победа уже близка, однако мятежники предприняли ожесточенные контратаки. В районе Якорной площади головные части советских войск — 187-я и 32-я бригады — попали под перекрестный удар и вынуждены были отступить. Мятежная артиллерия вела интенсивный огонь по наступавшим частям второго эшелона, которые вынуждены были двигаться при ярком солнечном свете. К счастью, многие снаряды не взрывались или, падая под острым, углом, рикошетировали, не пробивая льда. Однако советские резервы понесли потери при переходе через залив.
После полудня на помощь авангардным частям подошла 80-я бригада, вместе с ней в самый центр сражения пришли командир сводной дивизии П. Е. Дыбенко и комиссар Южной группы К. Е. Ворошилов. Мятежники отошли в глубь города. Здесь начался ожесточенный затяжной бой. Советские части несли потери, ибо в уличных боях превосходство было на стороне мятежников, хорошо знавших топографию города; нередко их группы через подвалы и чердаки заходили в тыл красноармейцам. В то же время Северная группа также была вынуждена замедлить продвижение и сместиться влево, в направлении главного удара; вследствие этого дорогу с Финляндией перерезать не удалось.
Ожесточенные взаимные контратаки продолжались в городе долго. Около полудня советские части были вынуждены отступить от центра города к пристани. В этот момент произошел один из самых эффектных эпизодов Кронштадтской битвы. Советское командование бросило в бой один из последних резервов — кавалерийский полк 27-й дивизии. Конница атаковала морскую крепость по льду.
П. Е. Дыбенко так описывал этот переломный момент сражения:
«К 17 часам 17 марта одна треть города была в наших руках. Но, как оказалось, в это время мятежный штаб решил продержаться на опорных пунктах города до наступления темноты и ночью напасть на измученных суточным боем красноармейцев, вырезать их и снова овладеть Кронштадтом… Но этот коварный замысел мятежникам не удалось привести в исполнение. В 20 часов 17 марта красные войска были двинуты в решительное наступление, поддержанное прибывшей по льду артиллерией. Немалое замешательство произвел на мятежников проскакавший галопом, по льду кавалерийский полк на поддержку частям, находившимся в городе. К 23 часам все опорные пункты были заняты красными частями, и мятежники начали сдаваться целыми партиями в плен.
К вечеру в сражении наметился резкий перелом. Мятежники не выдержали напряжения боя и стали отступать. Вместе с ними в числе первых покинуло город большинство членов «ревкома» во главе с Петриченко и офицеры — руководители мятежа. Команды обоих линкоров выкинули белые флаги. Однако бои с отдельными группами противника продолжались всю ночь и стихли только утром следующего дня. 18 марта в 12 час. 10 мин. был отдан наконец последний приказ кронштадтской операции:
«1. Кронштадтская крепость очищена от мятежников. 2. Военным комендантом Кронштадта назначен тов. Дыбенко. 3. Высшее командование войсками крепости и береговой обюроны передается комюжгруппой т. Седякину впредь до распоряжения командарма-7».
Итоги .
Таким образом восстание оказалось подавлено.
Советские войска захватили в плен 2444 мятежника, в том числе трех членов «ревкома» — Валька, Перепелкина, Павлова. Некоторые из активных руководителей мятежа, преимущественно бывшие офицеры, уже через несколько дней были непосредственно в Кронштадте преданы суду военного трибунала и по его приговору расстреляны. При этом общие потери Красной армии оцениваются в 10 000 человек (хотя официальные данные в несколько раз меньше), часть из них похоронены в братской могиле на Якорной площади в Кронштадте.
Фактически введение НЭПа, отмена заградительных отрядов и продразвёрстки, разрешение мелкого кустарного производства и др. перемены явились воплощением экономической программы мятежников. Но политических подвижек не последовало, власть советской бюрократии и коммунистов только укреплялась, приведя в итоге к единоличному правлению И. В. Сталина.
25 марта 1921 состоялось заседание Петроградского Совета. Делегаты стоя почтили память павших. Затем бурными аплодисментами был встречен Николай Николаевич Кузьмин — бесстрашный комиссар, до конца остававшийся верным долгу, который выступил с большой речью. В тот же день в Георгиевском зале Зимнего дворца состоялась гражданская панихида в честь погибших красноармейцев, а потом траурное шествие направилось через весь Невский проспект к Александро-Невской лавре, где были похоронены жертвы боев под Кронштадтом. Только по Петроградскому военному округу было награждено орденом Красного Знамени 487 командиров и красноармейцев.
Большинство кронштадтцев было размещено в фортах бывшей русской крепости Ино (здесь же находился Петриченко), остальные — в лагерях под Выборгом, в Териоках и других местах. Охрану лагерей несли финляндские военнослужащие.
Судьба участников восстания сложилась трагически. Из 8000 бежавших в Финляндию многие вернулись, где попали в концентрационные лагеря. Сам Степан Петриченко жил в Финляндии, сотрудничал с советской разведкой, был арестован финнами в 1941 и выдан СССР в 1944. В Советском Союзе он был осуждён на 10 лет лагерей и умер во Владимире в1947 г. во время этапирования.
ГенералАлександр Николаевич Козловскийза годы жизни на чужбине он переменил много профессий: был учителем физики и естествознания, дорожным рабочим, мастером на механическом заводе, механиком в гараже. Умер в1940 г. в Хельсинки, семья его осталась в заложниках, сыновья и жена были осуждены на исправительные работы и тюремные сроки, в один из сыновей покончил с собой.
О командирах Красной армии известно больше, но и их судьба оказалась печальной. Л. Троцкий, как известно, был лишён советского гражданства и выслан из страны. Рано утром 20 августа 1940 года агент НКВД Рамон Меркадер убил Троцкого в Мексике.
Председатель Петросовета Зиновьев Григорий. Евсеевич 24 августа 1936 года Зиновьев был приговорён к высшей мере наказания по делу Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Расстрелян 25 августа 1936 в Москве.
Михаил Тухачевский и бывший командир 27 Омской дивизии В. Путна были расстреляны в Москве в подвале здание Военной коллегии Верховного суда СССР 11 июня1937 г.
Кто победил?
Ответ дать сложно.
Победила идея и курс развития страны, как это понимали и делали большевики.
Против политики «военного коммунизма» с оружием в ру-ках поднялись красноармейцы Кронштадта - крупнейшей военно-мор-ской базы Балтийского флота, который называли «ключом к Петрограду».
28 февраля 1921 г. экипаж линкора «Петропавловск» принял резолю-цию с призывом поднять «третью революцию», которая выгнала бы узур-паторов и покончила бы с режимом комиссаров». Был избран революци-онный комитет во главе с С.М. Петриченко (писарь с «Петропав-ловска»). 1 марта 1921 г. на Якорной площади был созван общегородской ми-тинг, на котором были приняты резолюции с требованиями: «За Советы без коммунистов!», «Власть Советам, а не партиям!», «Долой продразвер-стку!», «Даешь свободу торговли!». В ночь с 1 на 2 марта Ревком арестовал руководителей Кронштадтского совета и около 600 коммунистов, в том числе комиссара Балтфлота Н.Н. Кузьмина.
В руках восставших (около 27 тыс. матросов и солдат) было 2 линкора, до 140 орудий береговой обороны, свыше 100 пулеметов. 3 марта Ревком создал «Штаб обороны», в который вошли бывший капитан Е.Н. Соловь-янов, командующий артиллерией крепости бывший генерал Д,Р. Козлов-ский, бывший подполковник Б.А. Арканников.
Большевики приняли экстренные и жестокие меры для ликвидации кронштадтского мятежа. В Петрограде было введено осадное положение. Кронштадтцам был направлен ультиматум, в котором тому, кто готов был сдаться, обещали сохранить жизнь. К стенам крепости были направлены армейские подразделения. Однако предпринятое 8 марта наступление на Кронштадт окончилось неудачей. В ночь с 16 на 17 марта по уже тонкому льду Финского залива на штурм крепости двинулась 7-я армия (45 тыс. че-ловек) под командованием М.Н. Тухачевского. В наступлении принимали участие и делегаты Х съезда РКП (б), направленные из Москвы. К утру 18 марта выступление в Кронштадте было подавлено.
Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в силах вывести ее из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые в последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается.
Эти волнения, эти требования - голос всего народа, всех трудящихся. Все рабочие, моряки и красноармейцы ясно в настоящий момент видят, что только общими усилиями, общей волей трудящихся можно дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых и вывести республику из тупика. Эта воля всех трудящихся, красноармейцев и моряков определенно выполнялась на гарнизонном митинге нашего города во вторник 1 марта. На этом митинге единогласно была принята резолюция корабельных команд 1 и 2 бригад. В числе принятых решений было решение произвести немедленно перевыборы в Совет. Для проведения этих выборов на более справедливых основаниях, а именно так, чтобы в Совете нашло себе истинное представительство трудящихся, чтобы Совет был деятельным энергичным органом.
2 марта с.г. в Доме просвещения собрались делегаты всех морских, красноармейских и рабочих организаций. На этом собрании предлагалось выработать основы новых выборов с тем, чтобы затем приступить к мирной работе по переустройству Советского строя. Но ввиду того, что имелись основания бояться репрессий, а также вследствие угрожающих речей представителей власти собрание решило образовать Временный Революционный Комитет, которому и передать все полномочия по управлению городом и крепостью.
Временный Комитет имеет пребывание на линкор «Петропавловск».
Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.
Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.
Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.
Председатель Вр[еменного] Рев[олюционного] Комитета Петриченко
За две недели до кронштадтских событий в парижских газетах уже печаталось, что в Кронштадте восстание. Совершенно ясно, что тут работа эсеров и заграничных белогвардейцев, и вместе с тем движение это свелось к мелкобуржуазной контрреволюции, к мелкобуржуазной анархической стихии. Это уже нечто новое. Это обстоятельство, поставленное в связь со всеми кризисами, надо очень внимательно политически учесть и очень обстоятельно разобрать. Тут проявилась стихия мелкобуржуазная, анархическая, с лозунгами свободной торговли и всегда направленная против диктатуры пролетариата. И это настроение сказалось на пролетариате очень широко. Оно сказалось на предприятиях Москвы, оно сказалось на предприятиях в целом ряде пунктов провинции. Эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство, мы имеем дело со страной, в которой разорение обнаружилось на крестьянской собственности, а кроме того, мы имеем еще такую вещь, как демобилизация армии, давшая повстанческий элемент в невероятном количестве. Как бы ни была вначале мала или невелика, как бы это сказать, передвижка власти, которую кронштадтские матросы и рабочие выдвинули, - они хотели поправить большевиков по части свободы торговли, - казалось бы, передвижка небольшая, как будто бы лозунги те же самые: «Советская власть», с небольшим изменением, или только исправленная, - а на самом деле беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически. Мы видели мелкобуржуазные, анархические элементы в русской революции, мы с ними боролись десятки лет. С февраля 1917 года мы видели эти мелкобуржуазные элементы в действии, во время великой революции, и мы видели попытки мелкобуржуазных партий заявить, что они в своей программе мало расходятся с большевиками, но только осуществляют ее другими методами. Мы знаем из опыта не только Октябрьского переворота, мы знаем это из опыта окраин, различных частей, входивших в состав прежней Российской империи, где на смену Советской власти приходили представители другой власти. Вспомним демократический комитет в Самаре! Все они приходили с лозунгами равенства, свободы, учредилки, и они не один раз, а много раз оказывались простой ступенькой, мостиком для перехода к белогвардейской власти.
Из речи Ленина на Х съезде РКП(б)
Поверьте мне, в России возможны только два правительства: царское или Советское. В Кронштадте некоторые безумцы и изменники говорили об Учредительном собрании. Но разве может человек со здравым умом допустить даже мысль об Учредительном собрании при том ненормальном состоянии, в котором находится Россия. Учредительное собрание в настоящее время было бы собранием медведей, водимых царскими генералами за кольца, продетые в нос. Восстание в Кронштадте действительно совершенно ничтожный инцидент, который составляет для Советской власти гораздо меньшую угрозу, чем ирландские войска для Британской империи.
В Америке думают, что большевики являются маленькой группой злонамеренных людей, тиранически господствующих над большим количеством образованных людей, которые могли бы образовать прекрасное правительство, при отмене советского режима. Это мнение совершенно ложно. Большевиков никто не в состоянии заменить, за исключением генералов и бюрократов, уже давно обнаруживших свою несостоятельность. Если за границей преувеличивают значение восстания в Кронштадте и ему оказывают поддержку, то это происходит потому, что мир разделился на два лагеря: капиталистическая заграница и коммунистическая Россия.
Краткая запись беседы с корреспондентом американской газеты «The New York Herald»
