Кир Булычев
Белое платье Золушки
О НЕКРАСИВОМ БИОФОРМЕ
Ну вот и все. Драч снял последние показания приборов, задраил кожух и отправил стройботов в капсулу. Потом заглянул в пещеру, где прожил два месяца, и ему захотелось апельсинового сока. Так, что голова закружилась. Это реакция на слишком долгое перенапряжение. Но почему именно апельсиновый сок?.. Черт его знает почему… Но чтобы сок журчал ручейком по покатому полу пещеры – вот он, весь твой, нагнись и лакай из ручья.
Будет тебе апельсиновый сок, сказал Драч. И песни будут. Память его знала, как поются песни, только уверенности в том, что она правильно зафиксировала этот процесс, не было. И будут тихие вечера над озером – он выберет самое глубокое озеро в мире, чтобы обязательно на обрыве над водой росли разлапистые сосны, а из слоя игл в прозрачном, без подлеска лесу выглядывали крепкие боровики.
Драч выбрался к капсуле и, прежде чем войти в нее, в последний раз взглянул на холмистую равнину, на бурлящее лавой озеро у горизонта и черные облака.
Ну, все. Драч нажал сигнал готовности… Померк свет, отлетел, остался на планете ненужный больше пандус.
В корабле, дежурившем на орбите, вспыхнул белый огонек.
– Готовьтесь встречать гостя, – сказал капитан.
Через полтора часа Драч перешел по соединительному туннелю на корабль. Невесомость мешала ему координировать движения, хотя не причиняла особых неудобств. Ему вообще мало что причиняло неудобства. Тем более что команда вела себя тактично, и шуток, которых он опасался, потому что очень устал, не было. Время перегрузок он провел на капитанском мостике и с любопытством разглядывал сменную вахту в амортизационных ваннах. Перегрузки продолжались довольно долго, и Драч выполнял обязанности добровольного сторожа. Он не всегда доверял автоматам, потому что за последние месяцы не раз обнаруживал, что сам надежнее, чем они. Драч ревниво следил за пультом и даже в глубине души ждал повода, чтобы вмешаться, но повода не представилось.
* * *Об апельсиновом соке он мечтал до самой Земли. Как назло, апельсиновый сок всегда стоял на столе в кают-компании, и потому Драч не заходил туда, чтобы не видеть графина с пронзительно желтой жидкостью.
Драч был единственным пациентом доктора Домби, если вообще Драча можно назвать пациентом.
– Чувствую неполноценность, – жаловался доктору Драч, – из-за этого проклятого сока.
– Не в соке дело, – возразил Домби. – Твой мозг мог бы придумать другой пунктик. Например, мечту о мягкой подушке.
– Но мне хочется апельсинового сока. Вам этого не понять.
– Хорошо еще, что ты говоришь и слышишь, – сказал Домби. – Грунин обходился без этого.
– Относительное утешение, – ответил Драч. – Я не нуждался в этом несколько месяцев.
Домби был встревожен. Три планеты, восемь месяцев дьявольского труда. Драч на пределе. Надо было сократить программу. Но Драч и слышать об этом не хотел.
Аппаратура корабельной лаборатории Домби не годилась, чтобы серьезно обследовать Драча. Оставалась интуиция, а она била во все колокола. И хотя ей нельзя целиком доверяться, на первом же сеансе связи доктор отправил в центр многословный отчет. Геворкян хмурился, читая его. Он любил краткость.
А у Драча до самой Земли было паршивое настроение. Ему хотелось спать, и короткие наплывы забытья не освежали, а лишь пугали настойчивыми кошмарами.
* * *Мобиль института биоформирования подали вплотную к люку. Домби пообещал на прощание:
– Я вас навещу. Мне хотелось бы сойтись с вами поближе.
– Считайте, что я улыбнулся, – ответил Драч, – вы приглашены на берег голубого озера.
В мобиле Драча сопровождал молодой сотрудник, которого он не знал. Сотрудник чувствовал себя неловко, ему, верно, было неприятно соседство Драча. Отвечая на вопросы, он глядел в окно. Драч подумал, что биоформиста из парня не получится. Драч перешел вперед, где сидел институтский шофер Полачек. Полачек был Драчу рад.
– Не думал, что ты выберешься, – сказал он с подкупающей откровенностью. – Грунин был не глупей тебя.
– Все-таки обошлось, – ответил Драч. – Устал только.
– Это самое опасное. Я знаю. Кажется, что все в порядке, а мозг отказывает.
У Полачека были тонкие кисти музыканта, а панель пульта казалась клавиатурой рояля. Мобиль шел под низкими облаками, и Драч смотрел вбок, на город, стараясь угадать, что там изменилось.
Ну вот и все. Драч снял последние показания приборов, задраил кожух и отправил стройботов в капсулу. Потом заглянул в пещеру, где прожил два месяца, и ему захотелось апельсинового сока. Так, что голова закружилась. Это реакция на слишком долгое перенапряжение. Но почему именно апельсиновый сок?.. Черт его знает почему… Но чтобы сок журчал ручейком по покатому полу пещеры – вот он, весь твой, нагнись и лакай из ручья.
Будет тебе апельсиновый сок, сказал Драч. И песни будут. Память его знала, как поются песни, только уверенности в том, что она правильно зафиксировала этот процесс, не было. И будут тихие вечера над озером – он выберет самое глубокое озеро в мире, чтобы обязательно на обрыве над водой росли разлапистые сосны, а из слоя игл в прозрачном, без подлеска лесу выглядывали крепкие боровики.
Драч выбрался к капсуле и, прежде чем войти в нее, в последний раз взглянул на холмистую равнину, на бурлящее лавой озеро у горизонта и черные облака.
Ну, все. Драч нажал сигнал готовности… Померк свет, отлетел, остался на планете ненужный больше пандус.
В корабле, дежурившем на орбите, вспыхнул белый огонек.
– Готовьтесь встречать гостя, – сказал капитан.
Через полтора часа Драч перешел по соединительному туннелю на корабль. Невесомость мешала ему координировать движения, хотя не причиняла особых неудобств. Ему вообще мало что причиняло неудобства. Тем более что команда вела себя тактично, и шуток, которых он опасался, потому что очень устал, не было. Время перегрузок он провел на капитанском мостике и с любопытством разглядывал сменную вахту в амортизационных ваннах. Перегрузки продолжались довольно долго, и Драч выполнял обязанности добровольного сторожа. Он не всегда доверял автоматам, потому что за последние месяцы не раз обнаруживал, что сам надежнее, чем они. Драч ревниво следил за пультом и даже в глубине души ждал повода, чтобы вмешаться, но повода не представилось.
Об апельсиновом соке он мечтал до самой Земли. Как назло, апельсиновый сок всегда стоял на столе в кают-компании, и потому Драч не заходил туда, чтобы не видеть графина с пронзительно желтой жидкостью.
Драч был единственным пациентом доктора Домби, если вообще Драча можно назвать пациентом.
– Чувствую неполноценность, – жаловался доктору Драч, – из-за этого проклятого сока.
– Не в соке дело, – возразил Домби. – Твой мозг мог бы придумать другой пунктик. Например, мечту о мягкой подушке.
– Но мне хочется апельсинового сока. Вам этого не понять.
– Хорошо еще, что ты говоришь и слышишь, – сказал Домби. – Грунин обходился без этого.
– Относительное утешение, – ответил Драч. – Я не нуждался в этом несколько месяцев.
Домби был встревожен. Три планеты, восемь месяцев дьявольского труда. Драч на пределе. Надо было сократить программу. Но Драч и слышать об этом не хотел.
Аппаратура корабельной лаборатории Домби не годилась, чтобы серьезно обследовать Драча. Оставалась интуиция, а она била во все колокола. И хотя ей нельзя целиком доверяться, на первом же сеансе связи доктор отправил в центр многословный отчет. Геворкян хмурился, читая его. Он любил краткость.
А у Драча до самой Земли было паршивое настроение. Ему хотелось спать, и короткие наплывы забытья не освежали, а лишь пугали настойчивыми кошмарами.
Мобиль института биоформирования подали вплотную к люку. Домби пообещал на прощание:
– Я вас навещу. Мне хотелось бы сойтись с вами поближе.
– Считайте, что я улыбнулся, – ответил Драч, – вы приглашены на берег голубого озера.
В мобиле Драча сопровождал молодой сотрудник, которого он не знал. Сотрудник чувствовал себя неловко, ему, верно, было неприятно соседство Драча. Отвечая на вопросы, он глядел в окно. Драч подумал, что биоформиста из парня не получится. Драч перешел вперед, где сидел институтский шофер Полачек. Полачек был Драчу рад.
– Не думал, что ты выберешься, – сказал он с подкупающей откровенностью. – Грунин был не глупей тебя.
– Все-таки обошлось, – ответил Драч. – Устал только.
– Это самое опасное. Я знаю. Кажется, что все в порядке, а мозг отказывает.
У Полачека были тонкие кисти музыканта, а панель пульта казалась клавиатурой рояля. Мобиль шел под низкими облаками, и Драч смотрел вбок, на город, стараясь угадать, что там изменилось.
Геворкян встретил Драча у ворот. Грузный, носатый старик с голубыми глазами сидел на лавочке под вывеской «Институт биоформирования Академии наук». Для Драча, да и не только для Драча, Геворкян давно перестал быть человеком, а превратился в понятие, символ института.
– Ну вот, – произнес Геворкян. – Ты совсем не изменился. Ты отлично выглядишь. Почти все кончилось. Я говорю «почти», потому что теперь главные заботы касаются меня. А ты будешь гулять, отдыхать и готовиться.
– К чему?
– Чтобы пить этот самый апельсиновый сок.
– Значит, доктор Домби донес об этом и дела мои совсем плохи?
– Ты дурак, Драч. И всегда был дураком. Чего же мы здесь разговариваем? Это не лучшее место.
Окно в ближайшем корпусе распахнулось, и оттуда выглянули сразу три головы. По дорожке от второй лаборатории бежал, по рассеянности захватив с собой пробирку с синей жидкостью, Дима Димов.
– А я не знал, – оправдывался он, – мне только сейчас сказали.
И Драча охватило блаженное состояние блудного сына, который знает, что на кухне трещат дрова и пахнет жареным тельцом.
– Как же можно? – нападал на Геворкяна Димов. – Меня должны были поставить в известность. Вы лично.
– Какие уж тут тайны, – отвечал Геворкян, будто оправдываясь.
Драч понял, почему Геворкян решил обставить его возвращение без помпы. Геворкян не знал, каким он вернется, а послание Домби его встревожило.
– Ты отлично выглядишь, – сказал Димов.
Кто-то хихикнул. Геворкян цыкнул на зевак, но никто не ушел. Над дорожкой нависали кусты цветущей сирени, и Драч представил себе, какой у нее чудесный запах. Майские жуки проносились, как тяжелые пули, и солнце садилось за старинным особняком, в котором размещалась институтская гостиница.
Они вошли в холл и на минуту остановились у портрета Грунина. Люди на других портретах улыбались. Грунин не улыбался. Он всегда был серьезен. Драчу стало грустно. Грунин был единственным, кто видел, знал, ощущал пустоту и раскаленную обнаженность того мира, откуда он сейчас вернулся.
Драч уже второй час торчал на испытательном стенде. Датчики облепили его, как мухи. Провода тянулись во все углы. Димов колдовал у приборов. Геворкян восседал в стороне, разглядывая экраны и косясь на информационные таблицы.
– Ты где будешь ночевать? – спросил Геворкян.
– Хотел бы у себя. Мою комнату не трогали?
– Все, как ты оставил.
– И все-таки.
– Настаивать не буду. Хочешь спать в маске, ради бога…
Геворкян замолчал. Кривые ему не нравились, но он не хотел, чтобы Драч это заметил.
– Что вас смутило? – спросил Драч.
– Не вертись, – остановил его Димов. – Мешаешь.
– Ты слишком долго пробыл в полевых условиях. Домби должен был отозвать тебя еще два месяца назад.
– Из-за двух месяцев пришлось бы все начинать сначала.
– Ну-ну. – Непонятно было, одобряет Геворкян Драча или осуждает.
– Когда вы думаете начать? – поинтересовался Драч.
– Хоть завтра утром. Но я тебя очень прошу, спи в барокамере. Это в твоих интересах.
– Если только в моих интересах… Я зайду к себе.
– Пожалуйста. Ты вообще нам больше не нужен.
«Плохи мои дела, – подумал Драч, направляясь к двери. – Старик сердится».
Драч не спеша пошел к боковому выходу мимо одинаковых белых дверей. Рабочий день давно кончился, но институт, как всегда, не замер и не заснул. Он и прежде напоминал Драчу обширную клинику с дежурными сестрами, ночными авралами и срочными операциями. Маленький жилой корпус для кандидатов и для тех, кто вернулся, был позади лабораторий, за бейсбольной площадкой. Тонкие колонны особняка казались голубыми в лунном сиянии. Одно или два окошка в доме светились, и Драч тщетно пытался вспомнить, какое из окошек принадлежало ему. Сколько он прожил здесь? Чуть ли не полгода.
Ну вот и все. Драч снял последние показания приборов, задраил кожух и отправил стройботов в капсулу. Потом заглянул в пещеру, где прожил два месяца, и ему захотелось апельсинового сока. Так, что голова закружилась. Это реакция на слишком долгое перенапряжение. Но почему именно апельсиновый сок?.. Черт его знает почему… Но чтобы сок журчал ручейком по покатому полу пещеры – вот он, весь твой, нагнись и лакай из ручья.
Будет тебе апельсиновый сок, сказал Драч. И песни будут. Память его знала, как поются песни, только уверенности в том, что она правильно зафиксировала этот процесс, не было. И будут тихие вечера над озером – он выберет самое глубокое озеро в мире, чтобы обязательно на обрыве над водой росли разлапистые сосны, а из слоя игл в прозрачном, без подлеска лесу выглядывали крепкие боровики.
Драч выбрался к капсуле и, прежде чем войти в нее, в последний раз взглянул на холмистую равнину, на бурлящее лавой озеро у горизонта и черные облака.
Ну, все. Драч нажал сигнал готовности… Померк свет, отлетел, остался на планете ненужный больше пандус.
В корабле, дежурившем на орбите, вспыхнул белый огонек.
– Готовьтесь встречать гостя, – сказал капитан.
Через полтора часа Драч перешел по соединительному туннелю на корабль. Невесомость мешала ему координировать движения, хотя не причиняла особых неудобств. Ему вообще мало что причиняло неудобства. Тем более что команда вела себя тактично, и шуток, которых он опасался, потому что очень устал, не было. Время перегрузок он провел на капитанском мостике и с любопытством разглядывал сменную вахту в амортизационных ваннах. Перегрузки продолжались довольно долго, и Драч выполнял обязанности добровольного сторожа. Он не всегда доверял автоматам, потому что за последние месяцы не раз обнаруживал, что сам надежнее, чем они. Драч ревниво следил за пультом и даже в глубине души ждал повода, чтобы вмешаться, но повода не представилось.
Об апельсиновом соке он мечтал до самой Земли. Как назло, апельсиновый сок всегда стоял на столе в кают-компании, и потому Драч не заходил туда, чтобы не видеть графина с пронзительно желтой жидкостью.
Драч был единственным пациентом доктора Домби, если вообще Драча можно назвать пациентом.
– Чувствую неполноценность, – жаловался доктору Драч, – из-за этого проклятого сока.
– Не в соке дело, – возразил Домби. – Твой мозг мог бы придумать другой пунктик. Например, мечту о мягкой подушке.
– Но мне хочется апельсинового сока. Вам этого не понять.
– Хорошо еще, что ты говоришь и слышишь, – сказал Домби. – Грунин обходился без этого.
– Относительное утешение, – ответил Драч. – Я не нуждался в этом несколько месяцев.
Домби был встревожен. Три планеты, восемь месяцев дьявольского труда. Драч на пределе. Надо было сократить программу. Но Драч и слышать об этом не хотел.
Аппаратура корабельной лаборатории Домби не годилась, чтобы серьезно обследовать Драча. Оставалась интуиция, а она била во все колокола. И хотя ей нельзя целиком доверяться, на первом же сеансе связи доктор отправил в центр многословный отчет. Геворкян хмурился, читая его. Он любил краткость.
А у Драча до самой Земли было паршивое настроение. Ему хотелось спать, и короткие наплывы забытья не освежали, а лишь пугали настойчивыми кошмарами.
Мобиль института биоформирования подали вплотную к люку. Домби пообещал на прощание:
– Я вас навещу. Мне хотелось бы сойтись с вами поближе.
– Считайте, что я улыбнулся, – ответил Драч, – вы приглашены на берег голубого озера.
В мобиле Драча сопровождал молодой сотрудник, которого он не знал. Сотрудник чувствовал себя неловко, ему, верно, было неприятно соседство Драча. Отвечая на вопросы, он глядел в окно. Драч подумал, что биоформиста из парня не получится. Драч перешел вперед, где сидел институтский шофер Полачек. Полачек был Драчу рад.
– Не думал, что ты выберешься, – сказал он с подкупающей откровенностью. – Грунин был не глупей тебя.
– Все-таки обошлось, – ответил Драч. – Устал только.
– Это самое опасное. Я знаю. Кажется, что все в порядке, а мозг отказывает.
У Полачека были тонкие кисти музыканта, а панель пульта казалась клавиатурой рояля. Мобиль шел под низкими облаками, и Драч смотрел вбок, на город, стараясь угадать, что там изменилось.
Геворкян встретил Драча у ворот. Грузный, носатый старик с голубыми глазами сидел на лавочке под вывеской «Институт биоформирования Академии наук». Для Драча, да и не только для Драча, Геворкян давно перестал быть человеком, а превратился в понятие, символ института.
– Ну вот, – произнес Геворкян. – Ты совсем не изменился. Ты отлично выглядишь. Почти все кончилось. Я говорю «почти», потому что теперь главные заботы касаются меня. А ты будешь гулять, отдыхать и готовиться.
– К чему?
– Чтобы пить этот самый апельсиновый сок.
– Значит, доктор Домби донес об этом и дела мои совсем плохи?
– Ты дурак, Драч. И всегда был дураком. Чего же мы здесь разговариваем? Это не лучшее место.
Окно в ближайшем корпусе распахнулось, и оттуда выглянули сразу три головы. По дорожке от второй лаборатории бежал, по рассеянности захватив с собой пробирку с синей жидкостью, Дима Димов.
– А я не знал, – оправдывался он, – мне только сейчас сказали.
И Драча охватило блаженное состояние блудного сына, который знает, что на кухне трещат дрова и пахнет жареным тельцом.
– Как же можно? – нападал на Геворкяна Димов. – Меня должны были поставить в известность. Вы лично.
– Какие уж тут тайны, – отвечал Геворкян, будто оправдываясь.
Драч понял, почему Геворкян решил обставить его возвращение без помпы. Геворкян не знал, каким он вернется, а послание Домби его встревожило.
– Ты отлично выглядишь, – сказал Димов.
Кто-то хихикнул. Геворкян цыкнул на зевак, но никто не ушел. Над дорожкой нависали кусты цветущей сирени, и Драч представил себе, какой у нее чудесный запах. Майские жуки проносились, как тяжелые пули, и солнце садилось за старинным особняком, в котором размещалась институтская гостиница.
Они вошли в холл и на минуту остановились у портрета Грунина. Люди на других портретах улыбались. Грунин не улыбался. Он всегда был серьезен. Драчу стало грустно. Грунин был единственным, кто видел, знал, ощущал пустоту и раскаленную обнаженность того мира, откуда он сейчас вернулся.
Драч уже второй час торчал на испытательном стенде. Датчики облепили его, как мухи. Провода тянулись во все углы. Димов колдовал у приборов. Геворкян восседал в стороне, разглядывая экраны и косясь на информационные таблицы.
– Ты где будешь ночевать? – спросил Геворкян.
– Хотел бы у себя. Мою комнату не трогали?
– Все, как ты оставил.
– И все-таки.
– Настаивать не буду. Хочешь спать в маске, ради бога…
Геворкян замолчал. Кривые ему не нравились, но он не хотел, чтобы Драч это заметил.
– Что вас смутило? – спросил Драч.
– Не вертись, – остановил его Димов. – Мешаешь.
– Ты слишком долго пробыл в полевых условиях. Домби должен был отозвать тебя еще два месяца назад.
– Из-за двух месяцев пришлось бы все начинать сначала.
– Ну-ну. – Непонятно было, одобряет Геворкян Драча или осуждает.
– Когда вы думаете начать? – поинтересовался Драч.
– Хоть завтра утром. Но я тебя очень прошу, спи в барокамере. Это в твоих интересах.
– Если только в моих интересах… Я зайду к себе.
– Пожалуйста. Ты вообще нам больше не нужен.
«Плохи мои дела, – подумал Драч, направляясь к двери. – Старик сердится».
:rev: Ну и гусар же это доктор Павлыш! В каждой повести у него новая девушка и с каждой внеземная любовь!
Тринадцать лет пути - Гражина,
Последняя война - Снежана,
Закон для дракона - Татьяна-маленькая,
Поселок - Салли,
Белое платье Золушки - Марина.
А кроме шуток - повесть хорошая и светлая, мужество людей, готовых на все ради движения вперед, воспевающая. Согласиться стать некрасивым (или красивым) биоформом, проделать адскую работу и даже погибнуть...
Оценка: 9
На балу-маскараде в Селенопорте Владислав Павлыш встречает Золушку, точнее, девушку в костюме Золушки - Марину Ким. И как положено всякой Золушке, после бала она исчезает, оставив загадочную записку с просьбой не искать её в ближайшие два года. Однако судьба сведёт Владислава и Марину раньше. На планете Проект-18, где находится Станция Института биоформироания...
Во-первых, подтвердилась догадка о том, что при всей своей правильности доктор Павлыш весьма неравнодушен к женскому полу. Уже забыты Гражина из «Тринадцати лет пути» и Снежина из «Последней войны». Начинаю подозревать, что и Марину Ким мы больше не встретим на страницах цикла. Что же, видимо тихое семейное счастье не для покорителей Дальнего космоса. Во-вторых, к талантам Павлыша добавилось пилотирование флаера. И не просто пилотирование, оказывается, он был чемпионом Москвы по этой прикладной дисциплине.
В повести речь идёт о противостоянии людей и стихий. Причём жертвы на которые идут люди, в этом противостоянии весьма и весьма велики. Драч и Грунин погибают, остальные биоформы ежедневно рискуют здоровьем и самими жизнями, Марина ссорится с отцом. Начинаешь задумываться о том, стоит ли оно того. И понимаешь, что стоит. Всегда найдутся люди, которых влечёт дорога в неизведанное. Будь то учёные, путешественники или испытатели. Именно они и слышат тот зов Прометея, не дающий тихо жить до старости в спокойном пригороде, копаясь на грядках и собирая значки.
Оценка: 9
Если честно, как-то не очень впечатлило.
Во-первых, как отмечалось ранее, нет ощущения целостности произведения. Его можно смело разбить на две части - про Драча и про Павлыша. Конечно, всё понятно, что история первого заканчивается его гибелью, а дальше уже следует продолжение, главным героем которого выступает доктор Павлыш. Всё понятно. Но именно ощущения того, что это не два разных рассказа, что это всё - одна большая история, нет. Как пазл, в котором не хватает какой-то крупной и важной детали - вроде бы, всё на месте и понятно, что из чего проистекает, но не складываются кусочки в единое целое.
Во-вторых, на мой взгляд, образы героев, их чувства, эмоции, поступки недостаточно тонко и психологично прописаны. Не получилось погрузиться в книгу, прочувствовать то, что они чувствоавли, увидеть мир их глазами. Не получается сопереживать героям, нет эффекта присутствия на месте действий. Хотя, учитывая тематику (биоформия), простора для полёта фантазии сколько угодно. В конце концов, должен же что-то чувствовать человек, меняющий своё человеческое обличье. А получается, что он практически ничего не чувствует. Первые несколько страниц я вообще не могла понять, кто есть Драч - человек? робот? Понятия биоформа в начале не было. То же касается и романтической тематики - отношения Марины и Павлыша. Понятно, что они - отношения, чувства - есть, но читатель их не видит. Он о них только догадывается по поступкам героев. От этого всё это выглядит несколько суховато и даже схематично.
В-третьих, сама тема романтических отношений мне показалась какой-то неестественной, практически высосанной из ничего. Она не оставила каких-то тёплых впечатлений, светлой радости осознания того, что два человека нашли друг друга (а концовка определённо указывает на то, что продолжение следует, неважно, в рамках цикла про Павлыша или вне их), как это бывает после прочтения романтических историй. Она оставила какое-то непонятное ощущение недосказанности с одной стороны, нелогичности - с другой, и ощущение того, что это здесь, скорее всего, лишнее - с третьей.
Но есть, конечно, и много положительных моментов. Сама идея биоформии мне показалась очень интересной. Было бы приятно увидеть эту тему ещё где-нибудь, только шире, глубже. Булычевский оптимистичный взгляд на светлое будущее человечества не может не вселять оптимизм. Ну, и, конечно же, доблестный и благородный Павлыш, как всегда, на высоте. А вот героическая смерть Драча очень даже тронула.
Оценка: 7
Уже романтично. Наконец-то Павлыш, очень положительный и правильный, заинтересовался женщинами. Как то до этого момента такого накала страстей не наблюдалось, Павлыш ревнует- не может быть!!! Женщины были разные; Гражина, Снежина, Татьяна, но все это тускло и без красок. А здесь Гусар. Долго ли Марина Ким будет на горизонте нашего внимания?. Надо сказать, что автору образ удался. Без сарказма.
Но вот первая часть произведения «о некрасивом биоформе» тронула за душу. Очень сильный образ настоящего человека, его героики и готовности к самопожертвованию. Такие как Драч и Грунин достойны восхищения. Которое в моем понимании, в моей голове, переходит скорее в ступор перед ужасом выбора между жизнью и смертью. Мозг замерзает и включается холодный расчет. - Надо успеть, иначе погибнут люди, что находятся на западном склоне и дальше на равнине, - они так думали. Да, для общества необходимы люди которых манит неизведанное и опасное, новое и загадочное.
Павлыш эволюционирует, у него появились новые навыки виртуозного вождения Флайера. И ему тоже пришлось побывать в переделках и рисковать собой.
Оценка: 10
Сильно впечатлила первая глава, которая вполне могла бы стать самостоятельным произведением. Печальная пронзительная история о молодости, самоотверженности и любви... Безумно жаль Драча... Конечно, приятно и интересно было читать и вторую часть книги, в которой появляется уже знакомый и полюбившийся доктор. Повесть закручена как легкий детектив, Павлыш идёт по следам возлюбленной и ему постепенно открывается её тайна... Для меня сама идея биоформ стала шокирующим откровением. Не встречала в других книгах. Тем интересней было читать «Белое платье Золушки».
Оценка: 9
«Белое платье Золушки»- очень лирично, очень тонко, немного сентиментально. Отличная работа Мастера! Неожиданно возникшая любовь Павлыша к Марине-птице, чем не поэма? Одно меня покоробило-глава первая о Драче. От этого фрагмента за версту тянет специфическим «советским» героизмом. Человек (ну, или биоформ, но все равно - человек), жертвует собой ради спасения груды железок (завод и станция) у подножия вулкана. Не ради спасения жизни других людей, но ради «материальных ценностей«! Этот нонсенс в теперешней жизни, в той жизни нонсенсом не был. Люди гибли спасая дорогостоящую (и не очень) технику и это считалось подвигом! Человеческая жизнь за неодушевленную вещь!!! А ведь вещь можно построить или сделать заново, жизнь- никогда... Надеюсь, времена эти остались в прошлом и жизнь человеческая теперь бесценна и уникальна. Надеюсь...
Оценка: 9
Интереснейшая тема, автором так и не раскрытая до конца. Вместо того, чтобы углубиться в природу биоформов, в их внутренние ощущения, дотронуться до разума стоически выдерживающего дикую душевную боль, стать человеком закованным в чуждую ему форму, Булычёв, к моему сожалению, переносит акценты на лирическую тему любви Павлыша и девушки-чайки(???), как всегда безответную и грустную.
А как было бы интересно проследить за всеми этапами превращения Драча в ту черепаху-осьминога, как было бы интересно придумать ещё целую кучу разных биоформов.
Эта богатейшая для выгула фантазии почва, автором разработана не до конца, и размышлять о том, что могло бы быть, можно очень, очень долго.
Оценка: 10
Во время чтения ни на минуту не оставляло ощущения... нет, не вторичности, но - безусловной схожести с Миром Полудня АБС. Именно эта вещь, остальные из цикла о Павлыше - нет. А здесь - абсолютная схожесть, и стилистическая, и сюжетная. И те же чудесные, разные - но такие замечательные люди, все как один фанаты своего дела, трудоголики и подвижники. Полностью вписывающиеся в компанию героев, например «Возвращения». Это картинки из того же мира. И нарисованные правтически в том же стиле, и очень похожим языком.
Читалось с большим удовольствием, и именно по причиным, указанным выше. Это же просто большая радость - читать о таком мире, о таких людях.
Оценка: 9
Биоформы так и остались за кадром. Только в самом конце Марина вскользь говорит о том, что у неё появилась потребность летать, а Сандра тоже мельком упомянута, как не желающая отказаться от водного образа жизни. Дич и Нильс, черепахи - вообще оказались за бортом. Что они должны чувствовать, какие новые стремления и мысли возникают в таком теле - ничего не сказал автор. Потому что автору важнее было показать Гусара и Золушку. Ну, показал. Ну, симпатично. Но далеко не ново и не оригинально.
Местами излишне затянуто, но читается хорошо, легко. Жаль, что в принципе ни о чём.
Оценка: 7
Прочитал сокращённый вариант повести из сборника «Перевал» (в нём 80 страниц покетбучного формата, нет включений про Драча и путешественника во времени, нет разбиения на главы). Так что оцениваю только его. На мой взгляд как-то средне. Фантастических допущений касаться не буду - мне кажется, что это не самая важная часть. Язык хорош, а вот сюжет показался несколько рыхловат. Однако к концу чтения моё мнение улучшилось - всё же романтика в повести несомненна и приятна, как любовная, так и исследовательская. Только кажется, чего-то немного не хватает. Может быть, полный вариант лучше? Но я не настолько заинтересован, чтобы выяснять это.
Жанр: Фантастика
Год: 2002 год
О НЕКРАСИВОМ БИОФОРМЕ
Ну вот и все. Драч снял последние показания приборов, задраил кожух и отправил стройботов в капсулу. Потом заглянул в пещеру, где прожил два месяца, и ему захотелось апельсинового сока. Так, что голова закружилась. Это реакция на слишком долгое перенапряжение. Но почему именно апельсиновый сок?.. Черт его знает почему… Но чтобы сок журчал ручейком по покатому полу пещеры — вот он, весь твой, нагнись и лакай из ручья.
Будет тебе апельсиновый сок, сказал Драч. И песни будут. Память его знала, как поются песни, только уверенности в том, что она правильно зафиксировала этот процесс, не было. И будут тихие вечера над озером — он выберет самое глубокое озеро в мире, чтобы обязательно на обрыве над водой росли разлапистые сосны, а из слоя игл в прозрачном, без подлеска лесу выглядывали крепкие боровики.
Драч выбрался к капсуле и, прежде чем войти в нее, в последний раз взглянул на холмистую равнину, на бурлящее лавой озеро у горизонта и черные облака.
Ну, все. Драч нажал сигнал готовности… Померк свет, отлетел, остался на планете ненужный больше пандус.
В корабле, дежурившем на орбите, вспыхнул белый огонек.
— Готовьтесь встречать гостя, — сказал капитан.
Через полтора часа Драч перешел по соединительному туннелю на корабль. Невесомость мешала ему координировать движения, хотя не причиняла особых неудобств. Ему вообще мало что причиняло неудобства. Тем более что команда вела себя тактично, и шуток, которых он опасался, потому что очень устал, не было. Время перегрузок он провел на капитанском мостике и с любопытством разглядывал сменную вахту в амортизационных ваннах. Перегрузки продолжались довольно долго, и Драч выполнял обязанности добровольного сторожа. Он не всегда доверял автоматам, потому что за последние месяцы не раз обнаруживал, что сам надежнее, чем они. Драч ревниво следил за пультом и даже в глубине души ждал повода, чтобы вмешаться, но повода не представилось.
Об апельсиновом соке он мечтал до самой Земли. Как назло, апельсиновый сок всегда стоял на столе в кают-компании, и потому Драч не заходил туда, чтобы не видеть графина с пронзительно желтой жидкостью.
Драч был единственным пациентом доктора Домби, если вообще Драча можно назвать пациентом.
— Чувствую неполноценность, — жаловался доктору Драч, — из-за этого проклятого сока.
— Не в соке дело, — возразил Домби. — Твой мозг мог бы придумать другой пунктик. Например, мечту о мягкой подушке.
— Но мне хочется апельсинового сока. Вам этого не понять.
— Хорошо еще, что ты говоришь и слышишь, — сказал Домби. — Грунин обходился без этого.
— Относительное утешение, — ответил Драч. — Я не нуждался в этом несколько месяцев.
Домби был встревожен. Три планеты, восемь месяцев дьявольского труда. Драч на пределе. Надо было сократить программу. Но Драч и слышать об этом не хотел.
Аппаратура корабельной лаборатории Домби не годилась, чтобы серьезно обследовать Драча. Оставалась интуиция, а она била во все колокола. И хотя ей нельзя целиком доверяться, на первом же сеансе связи доктор отправил в центр многословный отчет. Геворкян хмурился, читая его. Он любил краткость.
А у Драча до самой Земли было паршивое настроение. Ему хотелось спать, и короткие наплывы забытья не освежали, а лишь пугали настойчивыми кошмарами.
Мобиль института биоформирования подали вплотную к люку. Домби пообещал на прощание:
— Я вас навещу. Мне хотелось бы сойтись с вами поближе.
— Считайте, что я улыбнулся, — ответил Драч, — вы приглашены на берег голубого озера.
В мобиле Драча сопровождал молодой сотрудник, которого он не знал. Сотрудник чувствовал себя неловко, ему, верно, было неприятно соседство Драча. Отвечая на вопросы, он глядел в окно. Драч подумал, что биоформиста из парня не получится. Драч перешел вперед, где сидел институтский шофер Полачек. Полачек был Драчу рад.
— Не думал, что ты выберешься, — сказал он с подкупающей откровенностью. — Грунин был не глупей тебя.
— Все-таки обошлось, — ответил Драч. — Устал только.
— Это самое опасное. Я знаю. Кажется, что все в порядке, а мозг отказывает.
У Полачека были тонкие кисти музыканта, а панель пульта казалась клавиатурой рояля. Мобиль шел под низкими облаками, и Драч смотрел вбок, на город, стараясь угадать, что там изменилось.
Геворкян встретил Драча у ворот. Грузный, носатый старик с голубыми глазами сидел на лавочке под вывеской «Институт биоформирования Академии наук». Для Драча, да и не только для Драча, Геворкян давно перестал быть человеком, а превратился в понятие, символ института.
— Ну вот, — произнес Геворкян. — Ты совсем не изменился. Ты отлично выглядишь. Почти все кончилось. Я говорю «почти», потому что теперь главные заботы касаются меня. А ты будешь гулять, отдыхать и готовиться.
